////////////////////////////
https://media.giphy.com/media/3oKIPzvpD … /giphy.gif
AGYNESS DEYN
◄ JANE HOUSTON // 27 ►
Джейн Хьюстон // Джей
Я родилась 03 января 1989 года в месте под названием Нью-Йорк (США) и до 17 лет прожила там, пока не переехала в Риверсайд.
→ КИБЕРСПОРТ, ХАКЕРСТВО
→ ГОМО
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
SHOW ME SOMETHIN' NATURAL LIKE ASS WITH SOME STRETCH MARKS
Однажды, в далекой-далекой галактике... Если бы все было так прекрасно, но нет, Риверсайд не Татуин, а Джейн далеко не Лея и даже не Энакин. Это история про обычную девчонку, родившуюся в Бруклине на закате эпох классического рока и пробуждении эры новых технологий и дешевого фаст-фуда. Ничего особенного, обычная семья. Мать – домохозяйка, отец – программист, насколько это вообще можно было считать программированием по тем временам, сестра - красавица. Милашка-дочка с голубыми как вода у ледников Аляски глазами. Посмотрите на этих людей, они счастливы, они любят друг друга.
Несмотря на всю шкодливость, неусидчивость, желание постоянно куда-то бежать и полное отсутствие желания учить уроки в школе, Джей ни разу за свою жизнь не получила по заднице, не была поставлена в угол, или лишена поездки куда-то, за что маленький diablo до сих пор благодарен своим прекрасным родителям. В жизни ее восхищали только видеоигры и работа отца. Но если первым она просто увлекалась, то во второе решила погрузиться серьезней, решив, что она обязательно будет как папочка, только, желательно, без очков с огромными толстыми линзами. Большую часть времени она проводила либо с джойстиком перед экраном, либо бегая за старшей сестрой, которую безмерно любила и считала всецело идеальной, несмотря на то, что интересы их сходились мало.
Джейн с самого детства знала, чем хочет заниматься, однако, чтобы в это углубиться, нужно было, хотя бы, окончить школу, с чем были огромные проблемы. Учеба ей не давалась, потому что было скучно и не интересно. Потому что прогуливать нравилось больше, потому что компании выпускали все новые компьютерные игры, а девайсы для игр становились все круче. В 1997 году, она впервые использовала свои навыки в тогда еще совершенно несерьезном турнире по Quake, получила свои первые 100 долларов и поняла, что именно так должна выглядеть жизнь, в которой она будет чувствовать себя комфортно. Конечно, первое время, родители хватались за голову, наблюдая за тем, как школа уходит на задний план, а новое увлечение стремительно захватывает сознание юной Хьюстон. Да, это была настоящая проблема, особенно учитывая тот факт, что учиться Джейн в какой-то момент прекратила полностью. Тогда-то отец и стукнул кулаком по столу, утвердив, что игры играми, а без образования, сейчас внимание, уважать он ее не будет. Это было похоже на удар в самое сердце, ведь, несмотря на все самоуправство, отец был ключевой фигурой в жизни маленькой Джейн. Школу закончить пришлось, но уже на последнем году обучения, завоевывая все более престижные награды киберспорта, она понимала, что великим астронавтом стать уже точно не получится.
Как можно догадаться, в институт Джейн поступать даже не пыталась, однако, обложилась книгами с различными языками программирования, в которые увлеченно погрузилась. Одновременно с этим, отцу предложили новую работу в Риверсайде, куда они всей семьей и направились. Что же касается Джейн… В общем-то ей было наплевать, так как ее характер прекрасно вписывал подростка практически в любую обстановку. О таких людях говорят, как о неугомонных и невыносимых. В каждой бочке затычка, везде сует свой нос, на все есть свое мнение, являющееся единственным правильным. Легко находит общий язык с людьми, тем не менее стараясь не впрягаться в чужие проблемы и переживания, четко ограничивая свое от чужого. Обрасти друзьями и связами не составило никаких проблем, учитывая тот факт, что киберспорт набирал обороты в спортивной индустрии, а мелкие хакерские атаки на базы университетов всегда имели спрос у знакомых. Были, конечно, и те, кого не устраивала ее персона, но если вдруг кого и не устраивала, то этот кто-то мог идти на три веселые буквы, сопровождаемый лучезарной улыбкой.
Время шло, милый голубоглазый подросток превращался в такую же милую голубоглазую девушку, острую на язык и предпочитающую проводить время наедине с кодами, нежели с постоянными отношениями. Коды ведь проще, понятней, логичней. И приносят деньги. Не будем говорить о карьере в киберспорте, это само-собой разумеется, добавим о том, чего правоохранительным органам лучше никогда не знать. Взломы систем служб безопасности, банковских логов. Хотя, любимым детищем Джейн всегда был Октопус, милая программка, настроенная на общей базе банковских реквизитов, ежедневно незаметно вытягивающая со счетов граждан США по 0,8 цента. Вроде бы мелочь, но если рассматривать осьминога как программу, осуществляющую до миллиона операций в сутки, то все принимает весьма внушительный масштаб. Вопрос в том, куда бы это все незаметно слить, минуя органы налогообложения.
Любит:
- семью
- алкоголь
- сигареты
- компьютерные игры
- мотоциклы
- электросамокаты
- ночные гуляния
- случайные связи
- китайскую еду
Не любит:
- сладкое
- молоко
- полезную пищу
- пробки в городе
- холодную погоду
- скучные разговоры

AFTER THE BALL
▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼
http://savepic.ru/14672882.gif http://savepic.ru/14659570.gif
▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲
● Эрик, Рокси ● 30.06.2017 ● Риверсайд, Благотворительный вечер
Под слепящие вспышки камер, галдящую толпу и реки выпивки налаживаются связи и завязываются новые знакомства. Приевшиеся друг другу лица инстинктивно целуют друг друга в щечку, приобнимая за талию, уводя в центр зала под аккомпанемент живой музыки. Здесь не место грубости и излишней агрессии, из разрешенного оружия представлены лицемерие, фальшь и предательство, но только не показное, а хорошо спрятанное за лестью и улыбкой.
Но у Рокси не было времени дать даже краткую инструкцию сегодняшнего вечера, когда ее сопровождающий в последний момент уехал из города по рабочим вопросам, а его пригласительный оказался в руках Эрика.
Вечер обещает стать сенсационным.

И так и дальше: жить в покое,
Делить все на свое и на чужое.
Чужую боль в упор не замечают,
Забыв одно - бездушье не прощают.

http://s5.uploads.ru/t/PdLX9.gif

Лицемерие грозный противник, устрашающий своей властью, дает бой правде в огромном зале, но истина здесь выступает не сильной стороной, пятиться от ударов, медленно сдавая позиции. Парад тщеславия, где каждый красуется, выставляет себя напоказ, торги, в которых продаются люди в театральных масках, с которыми сроднились больше, чем с лицом, в которое всматриваются в зеркало. Грань шика и вкуса столь близка, что отдает пафосом, а манерность и громкие слова здесь на пьедестале, свергнуть не выйдет, все попытки позади, неудачники остались за бортом этого ковчега, где порода имеет большую ценность, чем то, из чего ты сделан. Ложь, едкая как кислота, втравленные в дежурные фразы нотки сарказма, что почему-то обязательны, повсюду блеск и улыбки, а за ними вскрывается все, кроме добродушия. Комфорт здесь слово, что не произносят вслух, никогда, напряженность в каждом движение, собранность и в любой момент готовность рвать на части оступившегося, не вовремя оборвавшего свой шаг. Но ряды даже не обратят внимания на потери, стягиваясь над павшим, переступая его, как отброс, более не заслуживающий взора.
Команда фас здесь не звучит вслух, но голодные до слухов и чужого позора ищейки бродят на светлому залу, лавируют на поворотах, а редкие вспышки камер заставляют вздрогнуть. Не входящий в их братию сразу виден издалека, раствориться не выйдет, но максимум на что можно рассчитывать, так только цепкая оценка и тут же проскользнувшее разочарование, а температура падают ниже нуля, вода застывает в лед, настолько же холодный, как и обжигающий на ощупь, подобно жидкому азоту. Благотворительность как оправдание пороков в этом месте, где на верхушке айсберга расположилась жадность и корысть, жажда тянуть все к себе загребущими лапами, усаживаясь на мешке с презренными металлом. Продавшиеся за бумажки с изображениями ушедших раньше срока людей, сделавшие из них свою новую религию, что пополняется новыми адептами ежедневно. Набивают карманы, облизывая пересохшие от возбуждения губы, как будто собирая все, что находиться в пределах их обзора, на все триста шестьдесят, топчут нижестоящих, бегут по головам не снижая скорости, но лестница столь высока, что цель на горизонте тоньше, чем булавочная головка, и блеск в глазах, практически наркоманский, севшие на иглу, что хуже героина, не способные слезть даже с помощью.
Казалось каждый заслуживает уважения, но это не есть истина. Истина такова, что настоящее уважение, признание, нужно заслужить. И совершенно неважно чем вы занимаетесь. Вы можете спасать жизни на столе, орудуя пинцетом и скальпелем. Или же вы стреляете из своей M4 в смуглого араба, в бороде которого насекомые соседствуют с остатками его ужина, а в голове у вас мелькают только молитвы господу Богу, дабы только ваша винтовка не подвела вас сейчас. А может вы нахваливаете свой подвешенный язык, связи в прокуратуре и уже мелькавшую славу о вас как о действительно неплохом адвокате, который способен найти именно те детали, которые позволят развалить дело. Как и возможно ваша признание стоит с совершенно другой стороны и орудием труда вам служит тоже перо, но не для того чтобы подписывать нудные протоколы и дела, а нести художественные текста в мир, печатаясь на десятках станков, чуть заметно улыбаясь, заметив свое имя на очередной обложке в книжном магазине. Эрик давно нашел свое место, не собираясь с него отступать, причинять боль стало его профессией. И пусть он соседствовал в своем деле рядом с теми, кто демонстрировал свое превосходство в банкетном зале, их труды приносили боль десятками и сотням тысяч, а его статистика включало в себя несколько десятков. И после этого он нередко слышит о себе шепотки, чудовище, монстр. И лишь только потому, что не скрывает своих дел, действует напрямую, в открытую, не блефуя. 
Эрик О’Коннелл переступает с ноги на ногу перед входом, предусмотрительно придя заранее, прячет в кулаке огонек сигареты, жадно затягивается, приподнимается на цыпочки, заглядывает внутрь и тут же шумно выдыхает, чертыхаясь вполголоса. Молодой самец степного волка, не носящий овечью шкуру, не стремящийся к обществу, а показывающий ему широкую спину со старта, а высоко поднятый средний палец как ответ на все вопросы как ты. И клубок змей, шипящих, соблазнительно выглядящих в их ярких чешуях, но не менее опасных, брызжущих ядом, стоит подойти ближе к их логову. Эрик чувствует неловкость, удар током в тысячи вольт бежит от кадыка и ниже, сглатывает, неловко поправляет манжеты рубашки, теребит лацканы пиджака, черного, с неровными швами, которые проходились на машинке. Нарушение обетов, обещаний, пустое сотрясание воздуха, только бы услышать свои клятвы о том, что он никогда больше не натянет на себя этот костюм, символ смирения, который он натянул на себя второй раз в жизни, после похорон бабушки, что заменила ему мать, отца и пример для подражания в одном лице, столь родном, и столь же безмятежном, когда на кладбище перед перильцами забора оказался лишь он один, провожая её в последнее путешествие, из которого она уже не вернется, никогда, а её уроки жизни, преподанные ему, так и останутся где-то там, где еще мелькал свет в воспоминаниях, пока не пришла тьма, черная и непроглядная.
О’Коннелл не гордец, он просто четко отстаивает свои взгляды на жизнь, несгибаемый, прожжённый всеми кругами ада разом, прошел их по кругу, не пропуская ни одного пункта в этом парке аттракционов, наслаждаясь процедурой по полной, не сбавляя на поворотах. Затушенная под ногами сигарета, как немой упрек, плевок ей вслед отправляется незамедлительно, а ладонь уже приглаживает уложенные в аккуратный пробор волосы. Уже на стартовой полосе, готов рвануть к месту, остается только дождаться свистка и окунуться с головой в царство, где традиции решают, а новшества игнорируются как варварство и дикарство. Эрик делает что нравится, не ограничивает себя в желаниях и действиях, позер и ублюдок, готовый сломать твою жизнь просто для интереса, как будто отрывая лапки у пойманного насекомого, наблюдать за реакцией и горько ухмыляться. Всегда чужой, всегда не к месту, всегда иностранец, пусть даже родившийся здесь и знающий эти улицы лучше, чем любой таксист со стажем. Пятно на стене, бельмо на глазу, режет обстановку со свистом, как кнутом возницы, врывается без лишних стуков, беспардонный, злой по умолчанию, не умеющий переключать режим, собран и подтянут, готов ко всем превратностям судьбы и ямам за углом, что не заставят себя ждать.
Эрик О’Коннелл озирается как загнанный зверь, трет костяшкой пальца рассечённую бровь, заранее намечает пути отхода, точки выхода, охранники как церберы, с которыми в любую минуту можно вступить в схватку, а женщины и мужчины похожи, как будто вылупились из одного инкубатора. Сильные мира сего, либо прикрывающиеся этим званием, ищущие в нем защиту, опору, столбы мироздания, что так легко склонить ветром в ту или иную сторону. Одни и те же темы, подобные взмахи руками и преувеличенно бурная реакция, хитринка в движениях, дорогие украшения и часы как регалии власти, а звучные фамилии как просьба пойти на поклон. Скрывают свою суть, прячут жизнь за тремя кодовыми замками, играют по сценарию, где нет места импровизации, в противовес парню, что застрял у входа. О’Коннелл кремень, из которого выбить искру может только одна, та самая, что двигается ему навстречу, чуть напряженная, уверенная и свободная в движениях, скользит по сухому асфальту, будто не касаясь его ногами, летит на невесомых крыльях, что видны только ему, а взгляд разжигает пламя внутри его, подогревая обстановку. Он неожиданно сам для себя замечает, что его черты лица разглаживаются, а кожа перестает натягивать череп, как будто восковая маска. Уголки губ приподнимаются, а улыбка, настоящая, искренняя, добродушная наносит свои мазки на его лицо, убирая привычную мрачность, как будто черно-белый телевизор неожиданно набрал цвета.
Скудное приветствие, тесное объятие, чуть более длитеьное, чем положено по этикету, когда он прижимает её к себе, в одно мгновенье набрав в легкие её аромат, дурманящий не меньше маковых полей. Эрик в который раз прокручивает все свои мысли по поводу сегодняшнего вечера, опасливо ступает вслед за ней к охраннику, чувствуя её касание на своем локте. Она проводник на ту сторону, он безумный шляпник её мира, продвижение по минному полю, почти сапер, главное не совершать ошибок, все не испортить, так как он умеет, сжигая мосты и города, любит жар не меньше чем её, заглядывает в её глаза сверху вниз, подмечая её сегодняшний наряд, чуть откровенный, дразнящий, дающий волю фантазии, притягивающий внимание как яркий прожектор, направленный в их сторону. Их пара как фарс, дурная блажь дочери одного из небожителей, по воле случая приютившей под своим крылом того, кто того не заслуживает. И О’Коннелл неожиданно опять понимает, насколько же был не прав, согласившись на этот дерзкий план, появиться здесь, где он навсегда останется не своим. Брезгливость, жалость при взгляде на его наряд и тут же расправленные плечи, как будто демонстрация силы, что не измеряется в мускулах. Но Эрик, помня о том, насколько это важно для нее, как будто не замечает буравчика темно-синих глаз в том конце комнаты от парня примерно его возраста, смакующего французское игристое вино, и просто следует за ней, идя рядом. И наконец оказывается внутри, на миг сжав её ладонь в своей, как будто сигналя о легкой панике, SOS, просьба о помощи, мольба о инструкциях, что забыли ему предоставить.

КАК СЛОЖНО БЫТЬ ПОДРОСТКОМ
▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼
http://sf.uploads.ru/7yjsN.gif http://s4.uploads.ru/sWMnF.gif
▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲
● sam daniels, roy forsberg ● мехико, квартира роя, 2012 год ●
Мы вроде как брат и сестра. Я считаю его своим спасителем, защитником, другом. Только братом не считаю, нет. Так уж получилось, что мои сны посещает его аппетитная задница. Боже, да, мне полгода как шестнадцать. Гормоны, подростковый максимализм, грязные фантазии. Полный ассортимент. Но я не могу ничего с собой поделать. Сегодня я хочу сделать этот шаг навстречу, удачно открытая дверь в ванную дает мне карт бланш. Интересно как отреагирует на это Рой?

я знаю ты могла бы жить по правилам,
но причиной стали лёгкие касания.
твои ангелы внутри тебя не справились,
на свободу все желания.
Думала ли я всего пару дней назад, что останусь совершенно одна в этом мире? Нет, очень вряд ли, в четырнадцать о таком не думают. Ну как, конечно, все мы в порыве гнева на родителей про себя кричим им, что мы и без них справимся, мы и без них выживем. Дайте только свободу в наши руки и мы обязательно захватим, ну или покорим весь мир. Меня тоже мама не отпускала с подругой после занятий в кино, заставляя чахнуть за учебниками. Папа вообще грозил ремнем со сверкающей на солнце бляхой, когда я с поникшей головой [исключительно от груза знаний] приходила домой, родители смотрели дневник, а там красовался лебедь по географии или природоведению. Нет, отец ни разу не привел ремень в действие по отношению к моей попе, но как только бляха появлялась в поле моего зрения меня раз за разом пробивал озноб, знаменующий активированный страх. Как и у всех, наверное, проблема "отцов и детей" не обошла стороной и нашу семью. Перед моим четырнадцатилетием [да, это не сладкие шестнадцать, но для меня все равно очень важная дата] вообще произошел вопиющий случай. Нет, конечно, любой подросток в моем возрасте будет счастлив оказаться в свой день рождения хозяином положения и всей квартир заодно, но все-таки для меня всегда было важно утром проснуться от мягкого поцелуя мамы в лоб и ее безумно приятных поздравлений шепотом. Потом, конечно, к делу присоединяется папа, каждый мой день рождения он заваливает мою комнату воздушными шарами и по утру дудит [каждый год фальшиво, что очень режет слух, но он же старается] "хэппи бездэй" на клаксоне для футбольных болельщиков. В том году за пару дней до столь важной для меня даты мои родители сообщили мне, что они будут вынуждены уехать в соседний штат. Какие-то не терпящие отлагательств проблемы у маминой университетской подруги. Конечно я обиделась. И абсолютно не помогли исправить ситуацию щедрые подарки и виноватые взгляды. Я буквально рвала и метала и обещала отменить вечеринку с друзьями и в гордом обиженном одиночестве запереться одна дома, в своей комнате, с ведром мороженого с кленовым сиропом. Как это по-взрослому, Сэм, заболеть в качестве протеста то, что доктор прописал. А меня даже с собой не взяли, сказали, что не хотят мне портить праздник долгой дорогой. Ну нормально.

***

Я лениво потягиваюсь в постели в смутной надежде, что его нет дома и я снова смогу прогулять уроки. Поддаваясь импульсу я переворачиваюсь на другой бок и накрываю себя одеялом с головой. Мне лень дотянуться до будильника, а он орет как будто его режут. Обессилев от невыносимого звука я не открывая глаз хватаю рядом со мной пустующую подушку и кидаю ее на звук. Ну конечно, вслед за ненавистным будильником на пол летит еще и ночник. Жуткий грохот и тишина. Тишина приносит в мою голову совершенно иные мысли. Если он до сих пор не стоит посреди моей спальни и не смотрит с укором на зону поражения имени Сэм, значит он не слышал. Его либо нет дома, либо хм. Ммм, либо он в душе. Я распахиваю глаза и смотрю в потолок, невольно облизав губы, а потом перекрываю лицо руками, словно хочу закрыть свой мир от внешнего. Я представляю как по его сильному торсу струйками стекает горячая вода, как он неровно дышит и водит губкой по своему телу. О боже, Сэм, твои мысли смущают даже твой внутренний голос. Но ты продолжаешь, маленькая чертовка, рисовать в своем не по годам извращенном воображении напряженное тело взрослого мужчины. Ты в курсе сколько ему лет? Имеешь представление, да? А то, что он к тебе относится как к младшей сестре тебя не останавливает? Тоже нет, все с тобой понятно. Едва ли перевалило за сладкие шестнадцать и наша девочка созрела. Твои гормоны почему-то не ищут легких путей выхода. Посмотрела бы в сторону одноклассников, а не взрослого дяди, который, должно быть, не особо испытывает желание связываться с несовершеннолетней. Что? А может нет? Ты что, правда хочешь проверить? Полная дура. Тебя не остановить, я знаю. Упертая, как баран в новые ворота, вся в отца... Грустная улыбка лишь на пару секунд. И вот снова в глазах мелькают бешеные огоньки.
Я резко вскакиваю с постели и оказываюсь возле зеркала, второпях одергивая задравшийся во сне пеньюар [я очень активно сплю, удивительно, что он еще на мне] и расчесываю волосы пальцами. По телу пробегает дрожь и я решаюсь не медлить. Я открываю дверь и тихонько закрываю ее за собой, прислушиваясь к шорохам. Да, я не ошиблась. Шум воды в душе. Он знает, что меня рано поднять практически невозможно. Поэтому о да, дверь поддается и я украдкой пробираюсь в ванную комнату. Он стоит ко мне спиной и шум активных струй душа не дает ему возможности сразу заметить присутствие в его личном пространстве меня, своей маленькой занозы. Я тихонько ползу по стене, ближе к душу, в поиске наиболее выгодного места наблюдения. Я прижимаюсь к холодной плитке на стене, сложив руки на груди. Запотевшие стенки душа немного туманят картинку, но все-таки вид открывается очень волнующий. Рой стоит под душем, видимо наслаждаясь моментом единения с водной стихией, не замечая ничего вокруг, закрыв, должно быть, глаза. Всего пара минут мне дает фору, чтобы жадно изучить фасад моего названного брата. Мое дыхание учащается, гормоны буквально встают в стойку, готовые на все лишь бы это тело можно было изучить. Тут жарко или это от моих мыслей? Что делать дальше? Я все не решаюсь двинуться в сторону душа, но так хочется на самом деле. Еще пара мгновений, чтобы собрать всю волю в кулак и я приближаюсь к кабинке душа. Ну и конечно, именно в этот момент Рой поворачивается ко мне лицом. Не минутой позже. По его лицу я понимаю, что он не особенно рад такой компании утром в душе. Однако мой взгляд успевает зацепится за нечто, отличающее мальчиков от девочек. Тем более подиум душа немного увеличивает рост мужчины. Это мгновение следует запечатлеть в памяти, ведь Рой нервно распахивает дверки душа и стремительно облачает свой низ в полотенце, метая в меня дикие взгляды. Сказать мне на самом деле нечего, за меня говорят мои взгляды и тот самый момент, что я все еще нахожусь здесь. Я ожидаю его реакции. А вдруг.

День будет тяжелым. С этой мысли я начал свое утро. Сегодня мне предстояло выполнить целых два заказа за раз, чего раньше я никогда не делал. Каждая цель занимает очень много времени, начиная с подготовки, наблюдения, и заканчивая одним точным выстрелом в голову. А тут - две разом. Самая сложность в том, что они, почти всегда, ходят вместе. Стреляешь в одного, второй сразу убегает. Поэтому, использовать огнестрел не вариант. Придется вернуться к старому доброму кинжалу.
Встаю и потягиваюсь. В соседней комнате сладко сопит Сэм, у которой в запасе еще целых пять минут до будильника. И еще десять, пока я буду в душе. Потирая переносицу, беру полотенце и направляюсь в душ, предвкушая, как выкину все лишние мысли из головы. Очищая тело, очищаешь разум.
***

Блять. Это что еще за нахер? - проносится у меня в голове и я поворачиваю кран, отключая воду. На моем лице отражается негодование, а в голове крутятся сюжеты наказаний для этой маленькой хулиганки, стоящей посреди ванны и бессовестно изучающей меня с ног до головы. Не то что бы, мне было чего стесняться, скорее наоборот, но я точно не пылал желанием сесть в тюрьму за совращение малолетних. А за убийства, типа, ты сесть не можешь, да? - очень сильно хотелось послать этот ехидный голос куда подальше.
Вопросительно поднимаю брови. - Ну и чего мы уставились? - вытираюсь полотенцем и обматываю его вокруг бедер. Халат я успешно забыл в своей комнате. - Ты решила лично продемонстрировать мне, что умудрилась встать сегодня пораньше и даже без моей помощи? - перевожу все в шутку, дабы не заострять внимания на том, что мы и так оба понимали, - Сэм пробралась в душ совсем по другой причине. Девочка-подросток, девочка взрослеет, гормоны делают свое дело, и тут, очень кстати, подворачивается спаситель в белом полотенце. И когда я упустил из виду ее интерес ко мне? Все-таки, хуевый из меня старший брат. Или отец.
- Но, можно было бы и подождать свою очередь, прежде чем ломиться ко мне в душ, - подхожу к Сэм и беру ее за плечи, слегка подталкивая к раковине, - Умывайтесь, моя королева, - и, пока она соображает, что произошло, быстро выхожу за дверь и закрываю ее внутри, а на последующий возмущенный вопль никак не реагирую. - Пока не умоешься, оттуда не выйдешь, до свидания, - иду переодеваться в комнату, пока в мою сторону из-за двери слышатся гневные комментарии. Не знаю, зачем я это сделал, возможно, мне просто нужно было выиграть время, чтобы переодеться во что-то менее провоцирующее, чем просто кусок белой ткани.
Крики по ту сторону двери усиливаются, кажется, Сэм даже что-то с грохотом кинула в нее. - Прости, что ты там говоришь? Тебя так плохо слышно, - кошу под идиота и врубаю музыкальный центр на полную громкость. Из колонок моментально раздается знакомая мелодия от Modern Talking. Да, Сэм, сегодня не твой день. Эту группу девушка ненавидела всей душой. Никогда не понимал почему, но сейчас это было очень кстати. Может, гнев выбьет из нее эту подростковую придурь.
Натягиваю на себя джинсы и отпираю дверь ванной. Сэм сейчас напоминает грозного взъерошенного воробья, метая в меня убийственные взгляды. - А ты думала, что я тебя спокойно спать отпущу, что ли? - развожу руками и вешаю полотенце на крючок за ее спиной, а через секунду оказываюсь мокрым с ног до головы. Кратковременное замешательство и тут я замечаю в ее руках стаканчик для полоскания, с которого, собственно, она меня и облила. И почему я не увидел его сразу?
С полминуты я пытался совладать со своим собственным бешенством, пока в глазах Сэм плясали черти. Она, с неприкрытым  торжеством, смотрела на меня, гордо задрав свой аккуратный носик. И это бесило меня еще больше, в итоге окончательно выбив из равновесия. Не помню, как именно я схватил ее за руки и затолкал в душевую, но то, что она визжала так, что я чуть не оглох, это точно. - Не одному же мне ходить мокрому, - с этими словами, врубаю душ на полную катушку и поливаю ее с ног до головы, попутно не отпуская другой рукой ее запястья. Что? Не ожидала? Через мгновение Сэм была полностью мокрая и еще злее, чем обычно.
- Ну, как тебе такое пробуждение? - интересуюсь я, направляя струю воды прямо ей в лицо, - Если хочешь, могу окатывать тебя с ведра каждое утро, - сквозь воду я расслышал что-то вроде "закопаю" и "сукин сын". - Я тоже тебя уважаю, милая, - она пытается убрать с лица прилипшие мокрые волосы, но новая порция воды мешает ее планам вновь, - Скажи спасибо, что вода горячая, а то я мог бы быть не таким добрым, знаешь ли, - каким-то образом она выбивает у меня душ из рук и ударяет кулаком в грудь. - Дерешься как хомячок, - комментирую и вызываю новую волну ярости Сэм. Вся эта ситуация начинала меня забавлять.

Ее шлейф, который тянется далеко, нельзя не узнать. Дерзкий аромат строптивой девчонки и ее походка говорит за себя. Уверенная. Дерзкая. Страстная.

На что я рассчитывала, когда переступала порог нашей ванной, которая стала общей всего два с половиной года назад? Я сама на самом деле точно не знала. Я просто отключила все свои страхи и сомнения и решила шагнуть в пустоту, пробираясь по ступенькам вниз, не боясь оступиться и расшибить голову. Я даже не собираюсь слушать этот свой внутренний голос нытик, который старается призвать к моей совести или благоразумию. С какой целью? Зачем? И главное ради чего? Ради чего мне ждать какого-то призрачного принца ровесника с маленьким деревянным коньком между ног, когда рядом со мной просыпается и засыпает шикарный мужчина, которого легко можно назвать настоящим. Ну нет, пока не буквально "просыпается и засыпает", просто там, за стеной. Знаете, стены тонкие и я часто, когда долго не могу заснуть со своими роящимися в голове мыслями слышу как он ворочается на кровати и громко вздыхает [нет, мой идеальный мужчина не храпит, если вам так уж это интересно]. И мои мысли каждый раз улетают куда-то на тот уровень близости, когда я могу запросто пересечь личное пространство его спальни и лечь в его постель, пробравшись под его руку и прижавшись к груди. Ну такие на самом деле мечты. Может быть детские, я не спорю. Может быть это связано с тем, что я рано потеряла родителей. Ну, конечно, не будем забывать о том, что чувства у меня к Рою вовсе не как к отцу. Это влечение, которое я чувствую каждой клеточкой своего юного тела. Хотя чего это я, там где нужно, уже есть за что зацепиться взглядом. А хочется не взглядом. Ой, как хочется.
Сильное мужское тело, по которому струится вода, охватывая всю душевую кабинку паром. Я могла бы смотреть на это вечно. Но нет, я хочу узнать что же будет дальше. На что еще я могу сегодня рассчитывать. Мне нужны ответы на вопросы. Я как маленький ребенок хочу их задавать. все эти "а ты меня любишь", "а ты меня хочешь". И главное успеть самой вставить все свои "хочу" и "люблю не могу". Мне все-таки немного страшно на самом деле. Я знаю, что он не сделает мне ничего плохого, но реакция может быть не той, которую я смею ожидать. Нет, ну не выставит же он меня за дверь, в самом-то деле? Когда я решаюсь сделать шаг навстречу удача поворачивается ко мне задом, а Рой передом. Я глухо нервно хихикнула, но взгляд не отвела. Я детально рассматриваю каждое его действие. А он достаточно быстро скрывает от моего взгляда то, что я увидела впервые и хотела бы рассмотреть поближе. Ну серьезно, девочке пора познавать анатомию мужского тела. А тут такой идеальный экземпляр рядом душ принимает. Нельзя упускать шансы. Собственно без шансов, без вариантов, он будет мой, потому что Дэниэлс упертая и противная девчонка. Чего мы уставились-то? Надо бы что-то ответить, наверное. Но сейчас в голову ничего не приходит и я только задумчиво ломаю пальцы, сверля Роя взглядом. Очень умно было заключить, что я просто умыться сюда пришла. Явно он понял все правильно, но решил пропустить ход. Он словно зверь в клетке резко двигается по периметру ванной, а потом сжимает мои плечи и я разом оказываюсь возле раковину. Ну отлично, хотя бы зубы почищу, действительно. Я гневно фыркаю и щурюсь, пытаясь поймать его взгляд. Посмотреть в глаза и понять что же на самом деле он думает и какой будет следующий ход. Но его движения и скорость их не дают мне возможности подтвердить свои подозрения. Только я открываю рот, чтобы выдать наконец продуманную дерзость, идя вслед за мужчиной, как он захлопывает дверь прямо перед моим возмущенным носиком. Я слышу скрежет защелки и округляю глаза.
- Что?! Рой, ты совсем с ума сошел? Что ты делаешь? Я злобно колочу ладонями по двери, не добиваясь никакого желаемого эффекта. - То есть умываться я должна за закрытой дверью? Что за звериные порядки? Я чувствую как мой гнев от летящего в тартарары плана растет ежесекундно, я начинаю скрежетать зубами, пока обдумываю следующий злобный возглас. Но за дверью не происходит никаких изменений. Хотя нет, сейчас до меня доносится так ненавистная мной музыка. Что он вообще делает и хочет добиться? Почему я это про себя думаю, нельзя держать в себе. - Роооой!!! Что ты делаешь? Чего ты добиваешься?! Ответа снова не последовало и нужно было что-то предпринять. Ну не ванными же процедурами заниматься, действительно. Я упираю руки в боки и поворачиваюсь, осматривая свою "тюрьму". Я как-то никогда не разглядывала что здесь есть и что можно использовать в качестве летающих снарядов. Мой взгляд останавливается на полке с кучей наваленными шампунями. Я нервно вздыхаю. Он никогда не может найти на полке то, чем нормальные люди моют голову, то есть не маску/бальзам/масло/крем, а про крем для депиляции я вообще молчу. Однажды он чуть им не помылся, но не будем вспоминать этот день имени познавания мной великого и могучего матерного из уст дорогого Роя. Я уверенно шагаю в ее сторону и хватаю первый попавшийся тюбик, резко разворачиваюсь и с остервенением раненой львицы бросаю его в дверь. Почти сразу я услышала тяжелые шаги, значит сработало. Ну слава богу, меня заметили. Рой наконец отпирает дверь и удивительным образом обходит лужу масла, вылившегося из орудия убийства деревянных дверей. Но девочки Дэниэлс так легко не сдаются. Я удачно хватаю стакан, который был наполнен водой еще когда я сюда вошла, и резко выплескиваю воду в его лицо. Он сморщился и закипал. Ох, как я торжествую сейчас, я смогла сделать правильный ход и вывести его на эмоции. Я едва ли не ухмыляюсь, сложив руки на груди, пока в голове Роя происходит борьба опекуна и оскорбленного мужчины. Ауч, видимо мужчина все-таки берет верх, либо это разгневанный опекун, но он так больно хватает меня за запястья и насильно запихивает в душевую кабину. Я визжу, а что мне еще остается делать? - Чтоо ты дееелаешь, черт возьмии?!! Мне больно! Вы думаете спектакль окончен? О нет, только первый акт. Включается душ и горячая вода окатывает меня с ног до головы, я бросаюсь проклятиями и захлебываюсь водой, не имея возможности сдвинуться с места. Он все еще держит меня за запястья, когда я уже не сдерживаясь обзываю его всеми скверными словами, которые я слышала от него же. - Ты заплатишь мне за это! Я пытаюсь убрать волосы с лица, но получаю новую порцию сырости. Наконец-то мои руки на свободе и я пускаю их в ход, неистово колотя кулаками в его грудь. Тем временем мы уже оба мокрые и я осознаю, что его тело так критически близко. А мой полупрозрачный пеньюар стал и вовсе прозрачным под действием воды. О да, поток воды останавливается и моя грудь тяжело вздымается от сбившегося дыхания. Мои руки останавливаются на его груди и я освобождаю пальцы из кулаков, проводя ладонями по его мокрому торсу вниз, к сладкому и запретному. Он не сопротивляется, сверля меня глазами и все также прижимая к стенке душевой кабинки. Я неожиданно наполняюсь уверенностью и дикой одержимостью, смотрю в его глаза и уверенно расстегиваю на нем джинсы. Облизываюсь и понимаю, что мне нужно как-то перевести его внимание перед тем как сделать самый отчаянный шаг в моей жизни. Поэтому я впиваюсь в его губы неумелым поцелуем, рассчитывая, что он подхватит мое рвение и отпустит все сомнения далеко и надолго. Он не отрывает от меня свои губы и не выпускает звериной хватки. Я, окончательно осмелевшая, опускаю правую руку в его джинсы и прижимаю руку к члену [да, я знаю как эта штука называется, уже совсем большая девочка], а левой рукой обвиваю его шею и прижимаю его грудь к своему мокрому телу. Я хочу продолжение, Рой, нам это нужно. Следующий ход должен быть решающим.

Когда я это упустил? Опять старая мысль о новом, бьет в голову, пронизывая сознание полностью, и отдаваясь эхом во всем моем существе, но так и не находит ответа на свой вопрос. Стучит в висок, в панике, пытается найти выход, и не находит. Если бы я мог, то давно бы уже повесил на себя "экран смерти". 404 not found.
В данный момент, вызываемый вами абонент недоступен, пожалуйста, перезвоните позже.

Абонент не абонент, а я уже не я. В моей голове проносятся мысли, вихрем, ураганом, шквалом, путаясь между собой и запинаясь друг об друга, не давая мне разобраться в происходящем, осознать, что именно происходит, и почему так быстро. Я всегда был готов к любым ситуациям, но только не к этой. Не сейчас. Не здесь. Не с ней. Что, ты, черт возьми, со мной делаешь?
Сэм оказалась слишком близко для откровенных желаний и недостаточно для того, чтобы я мог откинуть лишние сомнения и пустить всё на самотек. Устраивая месть за собственное тронутое самолюбие, я не рассчитал, что она обернется против меня самого. Годами выстраиваемая схема поведения, военная выдержка, испарились в один момент, как только тонкие пальчики Сэм оказались в районе моей грудной клетки, заставляя ее подыматься чаще обычного. Дышать чаще обычного. Учащать мой пульс, запуская по венам лихорадку. Рука Сэм пробивала мое солнечное сплетение так, как не бил еще ни один ублюдок из тех, кого я успел отправить на тот свет. Это длилось лишь мгновение, пару секунд, но для меня прошла целая вечность. Её рука медленно поползла вниз, словно прокладывая себе дорогу, - похоти и желания, - и, вместе с ней, исчезали последние здравые мысли в моей голове, теряясь на фоне шума преобладающих эмоций.
Если бы я умел убивать взглядом, - ты была бы уже мертва.

Я тебя ненавижу. И хочу. Каждой клеткой своего измученного, шрамированного, тела, на котором самый большой шрам оставляешь ты, прямо здесь и сейчас, своим восхитительным, тонким, как у пианистки, пальчиком. Глубоко, накладывая отпечаток на само сознание, на душу. Ты в курсе, как давно у меня не было девушки? Я уже и забыл, что значит быть желанным. И нет, я сейчас не имею ввиду тех шлюх с бара на углу, которые готовы раздвинуть ноги перед любым ублюдком за бесплатный коктейль, с отвратительным вызывающим макияжем [последствия бурных ночей] и с грязной, трехдневной прической [чтобы трахаться с отбросами не обязательно быть королевой красоты]. Эти шалавы никогда не затыкают рот вовремя - даже когда жуют - я устал от их попыток добраться до меня своими кривыми, цепкими когтями с облезшим лаком цвета фуксии, такого же, как и свежие синяки на их скулах. Жизнь шлюхи не такая уж и простая. И всегда заканчивается одинаково, - в ближайшей канаве или наркопритоне.
Нет, ты не такая. Ты невинная, хрупкая, хоть и пытаешься казаться иной, но я никогда не забуду тот образ двухлетней давности: брошенная на полу подвала, разбитая, измученная, и готовая сдаться. Но, - черт, - какая же ты самоуверенная. Или..отчаянная.
Твой неумелый поцелуй не дает мне углубиться в дебри своих размышлений, возвращая прямиком на место событий. Руками позади тебя я также упираюсь в стенку, а пальцы медленно стискиваются в кулаки, словно собирая последние остатки самообладания. Именно самообладания, потому что https://media.giphy.com/media/52oQNLQSB … phy.gifэто единственное, что останавливает меня сейчас от того, чтобы не переступить тонкую грань наших отношений.
А какие у нас отношения? Ты мне не дочь, и даже не сестра. Ты объект моей жалости, прежде всего, я не знаю, почему я не оставил тебя гнить с крысами в том блядском подвале. Возможно, что я сам нуждался в спасении, в череде этих кровавых дней, бесконечного поиска смысла жизни. Мне надо было жить не вопреки, а для чего-то. И я сам создал себе причину для чего. Или, если быть точным, для кого. Для тебя, Сэм.
Все было идеально, я заботился о тебе, а ты отвлекала меня от размышлений о темной стороне моей биографии. Я не лез в твое личное пространство, ты не трогала меня. Мы прекрасно сосуществовали рядом друг с другом, симбиоз, в котором каждый получал выгоду. Так прошло два с половиной года, так почему же ты решила нарушить эту границу сейчас? Твоя рука опускается еще ниже, достигая своего пункта назначения, и, ставя точку, в череде моих метаний.
Набранный вами номер больше не обслуживается.

Зверь внутри меня издает победный рык, и я превращаю неловкое касание ее губ в полноценный поцелуй, и, вжимая Сэм в стенку душевой, отпускаю на волю свои желания. Я не могу ощущать твои пальцы на себе, черт возьми, это слишком. Хватаю ладонями запястья Сэм и отвожу их назад, за её же спину, заключая в кольцо своих рук и не давая возможности для каких-либо действий. - Нет. - когда она пытается аккуратно высвободить кисти. - Никакой самодеятельности, - даже сам не узнаю свой голос, севший до хрипоты. Поцелуй прерывается и я просто заглядываю ей в глаза, пытаясь понять, насколько она вообще осознает, что сейчас происходит. Мне не приходила в голову мысль о том, что Сэм может быть совсем невинной. То есть, вообще. На секунду, читаю в ее взгляде растерянность и замешательство, хотя она и старается тщательно их скрыть. Эта заминка немного отрезвляет мое больное воображение, хотя я, по-прежнему, не могу перестать смотреть на опухшие от поцелуя, девчачьи губы.
- Это твой последний шанс передумать, Сэм.

... как легко раздразнить человеческое желание и как трудно насытить раздразненное.

Настройки сбились. Окончательно и бесповоротно. Назад дороги нет, мосты к отношениям старшего брата и сестры сожжены дотла и не хочется строить новые мосты, стены, рамки, ограничения. Только сейчас открывается та истина, к которой нас вел каждый нас совместно прожитый день. Мы не зря посланы друг другу. Да, он мой спаситель, моя железобетонная стена, моя несгибаемая опора, вера и надежда. А еще, любовь. Я даже не собираюсь отмахиваться от этой закрепившейся в моей головке мысли. Я не хочу любить никого другого, только Рой в моих мыслях и сердце, только его я хочу всецело и без остатка. Я не могла упустить этого шанса, иначе бы я была не я и могла бы серьезно потеряться в жизни. Откладывать уже было некуда. Я так хотела эти губы, я так хотела дотронуться до его кожи, ощутить его дыхание на своем теле, что это стало уже настоящей навязчивой идеей. Когда я оставалась одна и проводила время под тугими струями воды в этом самом душе я думала о нем. Я думала о нем, когда меня ласкал душ. Когда меня ласкал душ я мысленно ощущала его прикосновения, его жадные поцелуи, простые движения, так незнакомые и так желанные мной. Только так я могла расслабиться и отдаться своим фантазиям, получив удовольствие. Но все-таки всегда хотелось воплотить эти фантазии в жизнь. А вы когда-нибудь визуализировали свой первый раз? Первый секс, близость, которая случается либо по большой любви, либо по большой похоти. Ты боишься, дрожишь от смеси животного инстинктивного желания и девичьего страха. Ты настолько хочешь, что смущаешься на каждом шаге, думая, что ты постоянно что-то делаешь не так. Наверное, правильный опытный партнер в первый раз это серьезный залог успеха. В моей голове рисовалась картина, где я все же была немного под градусом. Потому что правда страшно. И правда жутко хочется. Но когда было так, как мы предполагаем и планируем? Нет, и сейчас так не случилось. Неожиданный порыв и удачно сложившиеся обстоятельства, когда Рой оказался в опасной близости к своей девочке. А девочка уже созрела. Как бы там не было, в первый раз это всегда какие-то бешеные противоречивые чувства, которые требуют выплеснуться наружу. Сначала выплеснулась вода, которая вовсе не умерила мой пыл и жар, который я ощущаю сейчас, когда он настолько близко. Когда наконец его можно потрогать с совсем другими мыслями и он, кажется, принял правила моей игры.
Вдох выдох. Моя рука на том самом инструменте, который я никогда не видела, не то что бы трогать. А так хочется его трогать, изучать, перебирать пальчиками. Я сильнее прижимаю руку и чувствую теплый орган, который с каждой секундой нашей внезапной близости твердеет, что меня и удивляет и радует одновременно. Значит он тоже меня хочет, значит это случится, значит я выбрала правильный момент и карты легли так, как мне было нужно. Я не смею дышать, лишь бы не спугнуть это сладкое мгновение. Мои глаза плотно сомкнуты, но мне так хочется увидеть его лицо. Когда я его целую [а целоваться я тоже не умею, все попытки моих знакомых мальчиков пресекались на корню] мои ноги перестают меня слушаться и я спасаюсь лишь тем, что он крепко прижимает меня к стенке. Я чувствую как мои соски набухают от этого жаркого трения о его торс. Я такая мокрая, это же все душ, верно? Я чувствую как он отвечает на мой поцелуй, жадно впиваясь в мои губы. Какое наслаждение ощущать его ответное желание. Только я собираюсь запустить руку в его боксеры, чтобы наконец не было препятствий в виде этой тонкой материи между моими шаловливыми пальчиками и членом, как он властно забирает мои руки в кольцо своих и сильнее прижимает меня своим сильным телом. Боже, как кружится голова, как хочется продолжения. Этот поцелуй, это ощущение, которое я ждала как манны небесной. Он не отпускает мои руки, но и не отступает. Может в его голове сейчас происходит невообразимая мне борьба. В моей нет, в моей единственная мысль, узконаправленная на продолжение этой интимной истории. Я инстинктивно пытаюсь вырваться из звериной хватки его рук, но у меня ничего не получается. А когда он отрывает свои губы от моих я будто маленькая рыбка гуппи хватаю ртом воздух с еще прикрытыми глазами. Я нехотя их открываю и обиженно смыкаю губки, высохшие и набухшие от жадных поцелуев. Я не понимаю что произошло и что я сделала не так. Почему он отстранился и почему запретил мне себя трогать, так властно и без вопросов. Я прикусываю нижнюю губку, выпуская верхнюю вперед и бегаю глазками, пытаясь опустить взгляд вниз. Но он впивается своими глазами в мои и я вижу как он борется сам с собой. Теперь я могу решить его заминку. Он тоже сможет отключить голову, я уверена. Порыв впиться в мои губы, а не закрыть меня снова в ванной, заставляя остыть и остаться наедине со своим диким возбуждением, это уже значит очень многое. Он все еще здесь, он все еще тяжело дышит, я вижу как вздымается его грудь. Я вижу туманы в его глазах и как они смотрят на мои едва дрожащие губки. Взгляд как импульс к действию. Вместо ответа на вопрос я одним рывком вернула его губы себе, впившись с куда большим рвением и уже куда более умело стараясь повторять то, чему он меня научил в первый раз. Хватка его рук ослабла и я медленно высвободила свои запястья, запуская пальцы в его мокрые волосы. В моей груди бешено бьется сердце. Какая я мокрая...

Дружеский петтинг
Пробуждает вулканы
Слёзы слизнёт
Потоками лавы

Эрик О’Коннелл чувствует прикосновение смоченного клочка ткани, недовольно мотает головой из стороны в сторону, но не может признаться в том, что просто не привык к этому. И что это прекрасно, все эти чувства, аккуратные касаниями ладоней, теплых, в контраст холодному компрессу. Понимая, что выглядит не лучшим образом отводит глаза в сторону, пытается не смотреть на неё, не видеть тот страх, что ныне ушел в глубину, но совсем недавно поживал на поверхности, не хочет видеть её переживания, проклинает себя трижды на то, что она появилась здесь. В аду уже стоит чугунный котел с биркой его имени, человек, помеченный ярлыком грешника, с которого пора бы уже снять кожу и погрузить внутрь, в кипящее содержимое. Рокси умеет разводить его на те темы, о которых он уже жалеет. Но больше всего он будет вспарывать свое содержимое, этой душонки, за то, что он виновен в том, что жизненный путь её пролег через Woods. Она не вписывается в местную обстановку, не видит полную картину, но хватается за происходящее, ищет логичность там, где её даже и следа не было, старается сложить дважды два, когда математика дала сбой, изучает историю, что твердит об не повторении ошибок. Разные полюсы, пламя и лед, только этот огонь не обжигает, а отдает арктическим холодом, а льдистый осколок в ответ раскален и проводит чистку. Выживет не каждый, но тот, кто пройдет через ритуал закален, готов к второму этапу, к выходу на все четыре стороны, где дорога только на запад, к клонившемуся к закату солнцу. Но этот огненный шар никогда не зайдет, там и оставаясь миражем, манящей мечтой, дурной легендой, что гласит о чем-то волшебном, чарующим, имеющим свой шарм.
Вышибала. Работа, не имеющая ничего общего с романтическими представлениями большинства. Грязный, оплеванный суетой и тленом путь, которому не по плечу каждому. Эрик О’Коннелл прирожденный боец, не считающий свои раны, но отсчитывающий часы и минуты до следующей схватки, когда он снова сможет вступить в бой, пусть не равный, но все же пусть на мгновенье обнажиться, выставив наружу то, кем он является. Гладиатор в римском Колизее, грезящий о славе толпы, о признании, ловящий на себе взоры восторга в случае побед, привыкший к осуждающим словам при признаках слабости, готовый к подвигам, только они меркнут под воплями о зрелищах. Запасаемся попкорном, внимание сосредоточено и приковано к тому, кто ныне останется на полу. Волей случая, а скорее благодаря Рокси, сегодня он еще сможет остаться в строю. Пусть мундир несуществующей армии, в лице потрепанной футболки, потрепан и потускнел, он готов раз за разом отдавать честь, кланяясь своим идолам. И пусть эти боги не менее жестоки чем люди, осевшие не на Олимпийской горе, но все же заслуживают своих приношений.
Брошенная шутка, попытка чуть снизить градус напряжения, презрительный смешок со стороны персонала, поднимающийся рык из глубины легких Эрика, мгновенно заставляющий сменить все на тихую, почти семейную обстановку. Заинтересованность новоприбывшей в глазах Луи быстро уходит, Эрик О’Коннелл не из тех, кто подчиняется иерархии, следует заветам и уважает регалии власти. Скорее анархист, предпочитающий власть силы, которую можно демонстрировать. Но в этот момент он пример смирения, при котором даже католический священник завистливо провел рукой по своей длинной спутанной бороде. Палец у губ как палка дрессировщика, он в её руках, чувствует её тело сквозь майку, пытаясь устроиться поуютнее, с неудовольствием все же принимая тот факт, что придется вставать. Ребро давит на легкое, чуть стесняя дыхание, однако не желая вызывать еще больше вопросов, связанных конкретно с его самочувствием, он отвечает на вопрос, опасаясь поднимать лицо, снова встречаться взором. Потому что уже знает о том, что в следующий раз, когда эти глаза остановятся на нем – он уже не сможет удержаться. И возможно слова, произнесенные вслух, все испортят. Или они осилят очередную ступень, вместе, наплевав на осуждение, бросив напоследок выставленный средний палец, поддавшись только одной идее, навязчивой и манящей – мечте. Самой опасной из всех, что когда-либо приходили ему в голову. И которая не оставляет его с того момента, когда он пробуждается от дремы поутру, да еще когда укладывает голову на мятую подушку, думая о том, что все может быть иначе. Совсем по-другому.
- Я в порядке, - чуть неуверенно, но все же хорошо поставленным голосом отвечает О’Коннелл, чуть тише чем обычно, пытаясь не соединять разбитые губы. – Пойдем, тут только спуститься, я же не барышня, чтобы ты за мной таскалась.
Грубоватая фраза не приносит никакого эффекта, так что привставая, Эрику почти принудительно приходиться опираться на её плечо, когда она захватывает его за пояс, прижимая к себе, и медленно ведет вниз. Лестница в подземелья, казематы, не хватает только орудий пыток, но здесь наказанием является одно пребывание здесь. Душное помещение, маленькая коробка, где даже двоих и то тесно, низкий столик посередине, да несколько шкафов по краям не радуют взглядом, все строго функционально, не стоит только обращать внимание на количество пыли, лежавшее на всем плотным слоем, да все уже давно забили. Спускаясь по лестнице, О’Коннелл буквально чувствовал бурлящие его спину сверлышки, пронзительные, как будто сценарий давно написан, оставалось только читать свой текст, не сбиваясь, аккуратно и по нотам. Дети потерянного поколения, резко ставшие взрослыми, не осознавшие этого, но научившиеся бить умело, ровно в цель, больно и обидно. Но так и не привыкшие прощать обиды, по подростковому надувающие губы в ответ на слова о неправоте, и все, что приходит им первым в голову – так это ответить. И еще раз, и снова. До самого закономерного финала. Но Рокси Олден не из их рядов, семейные ряды теперь недовольны, пусть даже и не скажут об этом вслух, невысказанные вопросы висят в воздухе, но ответа не ждут. Просто осуждают. Ну и плевать, уж ждать похвалы и поглаживания по шерсти от этих ребят точно не стоит. Скорее удара в спину, как только ты отвернешься, закончив милую беседу.
Не принимавшие к себе чужих, отпугивающие посторонних, но Эрик уже впустил Олден в свою жизнь, отпускать её не в его планах, а скорее ощущать её присутствие рядом уже стало его слабостью, с которой он не способен бороться. Усаживаясь на покошенный столик, наблюдая на её метания с аптечкой, он не может удержаться от ухмылки. Бывший парамедик, побывавший не в одной передряге, кухонный боксер, прошедший через все круги ада, заштопанный и привитый ото всех болезней разом, он наблюдал за неловкими движениями, которыми она промокнула кусочек ватного диска, пытаясь снять кусочки кожи с рассеченной скулы. Кровь застывала, пусть она и проходилась уже который раз по всей окружности, причиняя боль, да только это были страдания мазохиста, что требует еще. И смакует ощущения.
Эрик О’Коннелл человек, что наслаждается секундой, ныряет в ситуацию с головой, брызгая вокруг, не замечая облитых и недовольных вокруг. Все что его интересует это только он сам, но недавно сфера его влияния заметно расширилась, впуская в этот пластичный шарик еще одну особу. Которая сейчас делала то, что не делал никто. Приглашала его в свой мир в ответ, пусть и не открыто. Но делала это, и за это она заслуживала по крайней мере уважения. Но минимальность не для О’Коннелла, он предпочитает расплачиваться за добро, ибо встречать эти проявления для него редкость, жизнь окрашена не в яркие тона, давно отвык от розовых очков, если и одевал их когда-либо, он знает, что она в серых полутонах, чередуя только степень черного, что неуклюжий художник время от времени добавляет на свой мольберт. Размазня, которую только самый лучший критик назовет шедевром, рассмотреть совершенство не так легко, но они не бегут за идеалом. Возможно в другом измерении они были бы другими, он стал бы воспитан и сдержан, а она послушна и податлива, но О’Коннелл отдал бы все деньги мира лишь на то, чтобы оставаться собой, а Рокси были таковой, какой он её встретил. Непокорной, дерзкой и бросающий вызов, перчатку на дуэль, без правил, без секундантов, тет-а-тет, где ошибки неизбежны, но только интригуют еще больше.
И очередная не заставила себя ждать. Зрительный контакт на мгновение, перехваченная чуть ниже локтя рука, поднесенная к его лицу с очередной порцией жидкости, и вот он наклоняется к ней, прикасаясь губами к тыльной стороне запястья, вторую ладонь умещая куда-то за её спину, приближая её к себе, чтобы поцелуй на этот раз коснулся и гладкого животика, прикрытого тонкой маечкой, http://s0.uploads.ru/t/b9zN2.gifнаходя впадинку пупка, надавливая, но все же пробивающего невесомую ткань теплом и влагой губ, чуть отдающих болью, но от этого не менее приятно. Едва слышимый вздох откуда-то сверху, но он не поднимает голову, продолжая прижиматься к ней, медленно перемещаясь выше, не торопя события. Волна, судорогой проходящая по её телу, пальцы в сжатой рука, начавшие чуть подрагивать, да звук голоса, на пол тона ниже чем обычно, так, что приходилось настораживаться, разбирая каждый звук на маленькие перезвоны колокольчика. Возбуждение и решительность, выход неизбежен, отпускать её дальше он уже не способен, и их не разделяет больше ничего, да так, чтобы даже ветерок не может проникнуть между плотно сжатых тел. И следующий влажное прикосновение уже на уровне шеи, когда она чуть откидывает голову назад, спуская на спину длинные пряди волос.

Странный вечер, чертовски странный, если быть предельно откровенной. Казалось, дверь уже закрылась за последним нежеланным посетителем, да только и саму Рокси явно больше желали видеть по ту сторону. Вопросы касательно того, что она здесь забыла и как надолго планирует задерживаться, так и не были заданы, но вполне себе читались в этих удивленных и чего уж там совсем не радушных взглядах. Олден не привыкла к такому агрессивному подходу, а потому еще сидя на полу и придерживая на своих коленях голову Эрика, елозила, будто между делом, явно желая со всем поскорее покончить. Такой холод в отношении себя она встречала впервые. И даже не пыталась его растопить, явно осознавая, что все эти люди не позволят и шага сделать к себе навстречу. И, предлагая свою помощь, вызываясь принести аптечку, Рокси скорее хотела остаться наедине с собой хотя бы на пару минут, чтобы только выдохнуть, да собраться с мыслями, прежде чем вызвать такси да убраться домой, оставляя позади или скорее пряча под корку сознания воспоминания минувшего вечера. Ее не пугали сами события и действия, ее пугало это молчание и недоговоренность. Брюнетка будто вернулась в тот вечер, когда О’Коннелл впервые пересек порог ее дома, чего тогда стоил только один его взгляд, а сейчас она видела его снова, помноженный на количество оставшегося персонала паба. Рокси старалась заглянуть в глаза Эрика, чтобы убедиться, что уж его-то лед растаял, но парень так упорно мотал головой и прятал глаза, что сомнение все же закралось в ее мысли. Ведь он говорил ей, угрожал, просил не соваться к нему на работу… Чем это было? Нежеланием впускать ее в свой мир, а может попыткой уберечь? Как часто вообще повторяется этот день сурка, что заканчивается для него встречей с полом? Только отхлынувшее волнение, вновь накрыло ее с головой, заставляя погрузиться в собственные мысли, укрываясь ими как щитом, от повисшего молчания, когда Эрик все же поднимается на ноги, а Рокси настойчиво перехватывает его за пояс, будто опасаясь, что он оставит ее здесь одну.
Движение вниз по лестнице, и даже темнота и сырость стен подвала не может испортить впечатления от того, что ей не приходится отводить глаз, теряясь в догадках об отведенном для нее времени, по прохождению которого ее попросят на выход. Минутой раньше казалось, что стены давят на нее, а сейчас хотелось разве что расправить плечи. Она и не замечает ни тесного помещения со скудном мебелью, ни слоя пыли даже на выключателе, ни уж точно мрачности самой комнаты из-за отсутствия нормального освещения. Все это кажется ей таким неважным, необременительным. И только тяжелый вздох явно не признающего, что с ним не все в порядке, Эрика заставляет собраться, да запустить свои руки в чужие шкафы, в поисках аптечки. Движения Рокси несколько хаотичны, да не уверены, нечасто ей приходится исполнять роль медсестры в буквальном смысле этого слова, а кроме того видное глазу рассечение вряд ли является единственным повреждением на теле парня. Девушка волнуется, и ее рука немного дрожит, когда она касается лица О’Коннелла. Что она по сути может? Разве что очистить рану от возможной грязи, избежав заражения. Но этого мало, швы Рокси не наложить, ей не унять этой дрожи в руках. Но все это становится таким неважным, когда она лишь мельком перехватывает его взгляд.  Заглянув лишь на секунду в глаза сидящего напротив мужчины, Рокси потерялась в своих собственных чувствах, ощущениях, восприятии реальности. Она растворилась в этих голубых, пронзительных глазах, поддаваясь обаянию их владельца. Хотя для нее они скорее были омутом. И она тонет, нет, горит. Горит искоркой надежды, что едва зародившись, уже стремиться стать чем-то большим. Разгораясь, приносит с собой легкость, очищение, веру. Она дарит крылья за спиной, силу, волю, крепость тела и духа. Она почти непобедима, почти счастлива, почти влюблена. И это «почти» тянется на протяжении какого-то уж очень короткого времени, накатывая волнами.  А в момент отлива, забирает с собой всю боль, отчаяние, страх, сомнения, неуверенность. Эта бурлящая стихия не дает покоя. Ты чувствуешь ее обжигающую мощь. Языки пламени греют душу, ласкают оголенные нервы и тело. И мысли путаются, сбиваются. И дыхание спирает. И слова теряют смысл. И есть только мгновение. И есть только взгляд. Есть только они… и это зарождающееся чувство. Все так зыбко. Все так запутанно. Мысли путаются, движения становятся хаотичными. И Олден отводит взгляд, не в силах выдержать этого напряжения. Ее пугают новые ощущения, чувства и эмоции захлестывают, и все другое меркнет. Ее пульс учащается, сбивается дыхание, а пальцы нервно убирают непослушные пряди с лица. Рокси чувствует легкое головокружение. Она с радостью переложила бы всю ответственность на алкоголь, отрицая, что кружат ей голову совсем иные эмоции, да только в ее крови нет и грамма спиртного. Рокси привыкла к легкости, флирту, соблазну. Но она не готова к глубоким чувствам и привязанности. Она уже горела однажды. Ее сердце, душа пылали огнем. И не было ни лекарства, ни обезболивающего. Олден теряла покой, сдержанность, равновесие. Сбились не только ее мысли, но и дыхание, сердечный ритм. Брюнетка потеряла в них саму себя, снимая защиту, подпуская гораздо ближе, чем только к телу. В ее голове смешалось столько мыслей разом, что выявить одну единственную стало практически невозможно. Хотелось убедить себя саму, что это лишь желание новизны, но уж слишком податливо отреагировало тело на прикосновения Эрика и слишком уж откровенно покрылось россыпью мурашек. Ей уже не скрыть ни своего волнения от возможной близости, ни откровенного желания перед ней.
Растеряв несколько драгоценных секунд, девушка ответила на его порыв, прижимаясь еще ближе, обхватывая шею мужчины своими руками. Ей не хватало воздуха, но куда сильнее она сейчас нуждалась в этих крепких руках, скользящих вдоль ее тела, в этих удивительно мягких, но таких властных губах, в горячем дыхании, что обжигало своей пламенной страстью. Вырвав момент, Рокси вздохнула полной грудью, собирая растерянные мысли, возвращая себе самообладание. Но эта опасная близость столь желанного для нее мужчины, сводила ее с ума. http://savepic.ru/14498627.gifЕго запах, вкус поцелуя, упругость мышц под одеждой. Она чувствовала закипающий огонь, опаляющий оголенные участки ее тела, задаваясь вопросом, почему еще медлит. Положа руку на сердце, стоящего напротив О’Коннелла, брюнетка окончательно потеряла голову, едва почувствовав его учащенный пульс. В одном порыве Рокси потянула за край его футболки, стаскивая ее вверх, лишь заметив кровавые потеки на теле, на миг замедляясь. Но Эрик не дает ей и шанса переключиться на его побои, так же властно задирая вверх ее майку и отбрасывая ее в сторону. Отстраняясь на шаг назад, брюнетка расстёгивает свои джинсы, помогая руками сойти им с ягодиц и слегка играя бедрами позволяет ткани пасть к ее ногам, перешагивая и вновь сближаясь с О’Коннеллом. Ей нравится будоражить его сознание, нравится ловить на себе восхищённый, томный взгляд, улавливать желание в глазах, пока он смотрит на изгибы ее тела, что распыляет ее не меньше действий. И, впиваясь в его губы поцелуем, брюнетка скользит рукой вдоль его спины, пальчиками изучая все эти неровности на его теле от прошлых стычек. Она еще обязательно расспросит его о наиболее ярких из этих малоприятных воспоминаний, но сейчас, чувствуя возбуждение, ощущая, как твердеют ее соски, что даже полоска кружевной ткани кажется лишней, заводя руки за спину, расстёгивает лифчик, сближаясь с Эриком и покрывая его шею поцелуями. Ее рука скользит вдоль его торса, останавливаясь и борясь с бляшкой ремня, расстёгивая ширинку, в отчаянной попытке спустить его штаны и ощутить теплоту обнаженного тела. Все ее движения так хаотично быстры, что для раздумий ни остается и места, голое желание, без подоплеки и сомнений.

No legitimate kings or queens,
Do you know what I mean? Yeah

Темнота, которую не в силах разогнать до конца потускневшая лампочка на обрывке провода, режет глаза больше чем направленный луч фонаря, свет прячется в истерике, ему здесь нечего ловить, изменник и изгнанник, слишком многое здесь не для лишних глаз, а ведь даже стены имеют уши, но это неважно. Неминуемым и жестоким, как и сама их жизнь, не дающая поблажек, второй шанс не имеет права на жизнь, а ловить своим лицом грабли это любимейшее хобби, что он никогда не уступит другим. И снова земля грешная трещит под их подошвами, марш продолжается, ни минуты на остановку, вечный двигатель, что запускается только с помощью топлива, которым являются они сами. И хорошенько разжигают костер, не забывая подкидывать дровишек. Распаливая себя все больше. Хотя кажется, дышать уже тут больше просто нечем.
Говорят, запретный плод в Раю был сладок. Это ошибка, полнейшая глупость, он был остер и горчил, откусывая от него кусок, ты чувствовал, как боль проникает через каждую клеточку твоего тела, наполняя рот вязкой слюной, наполовину смешанной с кровью. Но, как и каждое страдание, оно было приторным на вкус, просилось еще, продолжить этот процесс самобичевание, что невозможно остановить без проводника. Оскаленные провода ненависти, злобы, электричества, бегущие по полуобнаженному телу, заряжающее энергией, куда там кролику из энерджайзер, только трип, далекий, неизведанный, дорожка в ад, выложенная золотистым кирпичом, Алиса из страны чудес задумчиво отводил взгляд в сторону, стыдливо пожимает плечиками, ведь куда ей до того, что происходит в здешних четырех, мрачном склепе, где способны отплясывать только те, кто попробовал на вкус грех, ощутить её жаркое дыхание, сблизился с ней настолько близко, что ласково зовет её родная, играет с ней в мяч, требуя невозможного. Укротитель змей, только вместо змеи черноволосая бестия, которой всегда будет всего мало, но он способен ей это дать, всего себя, без остатка, здесь и сейчас, захватив не только внимание, но и душу, целиком. И стоя на пороге бездны, где твой выход — это бросок в пропасть, ты только прикрываешь глаза, оставляя узкие щелочки, и ставишь на кон свою жизнь, меняя её в противоположном направлении, рискнув раз и навсегда. И эта ставка становиться последней, ведь дальше ты пуст, опустошен до остатка, но не жалеешь об этом. Как и об этой встрече, минувших и еще будущих, если лист ляжет так, как того жаждет он.
Аромат её парфюма, заполняющий душную комнату, контрастирующий с обстановкой больше, чем все остальное вместе взятого, противоположности, стягивающиеся друг к другу, будто иного им не надо, слова здесь только лишние. Северный и южный полюс, отблеск света на выступающих лопатках, гордо вздернутый подбородок и взгляд… пугающий, дерзкий, вызывающий, не оставляющий шанса на сопротивление. Сломленная судьба, соединенная воедино чем-то покрепче, чем суперклей, разорвать не выйдет, даже не стоит и пытаться, глупости неизбежны, да только подогревают обстановку, раскаляют атмосферу, столкновение вот-вот произойдет, и даже воздух, казалось бы, притих, тишина бьет по ушам тяжелым перебором испанской гитары, струнами которой стали их чувства, играть на них выйдет только им, остальное проходит мимо, не останавливаясь. Полки на стенах наклоняются к ним, теснота давит на плечи, уйти в сторону, отпрыгнуть от накатывающего желания не выйдет, остается только сделать шаг вперед, а следом еще один, сокращая дистанцию, слегка срезая угол, мягким полукругом, будто охотник загоняет свою дичь. И плотоядно облизывается, видя, что ему попалось на сегодня. Но не подозревает, что данный сейчас отпор навечно соединит их, а память будет настойчиво подкидывать воспоминания из серии “а помнишь”. И тихий шепот заплетающимся языком, словно побаиваясь все испортить, вмешать в дело других, пусть даже и невидимых взору, скрытых от кого угодно, только не от О’Коннелла.
Паника, накрывающая, бурно волной тайфуна, идущая впереди него, добавляющая на холст красок, неловко накладывающийся друг на друга, разбавляют обстановку, превозносят нечто новое. Звук ремня джинсов, спадающих на пол, как аккомпанемент, выстрел последним патроном, сигнал к действию, приказ к атаке, нарушить который он не в силах, да и не способен.
Эрик О’Коннелл проигравший в сражении, в той войне, где нет победителей, а историю пишут проигравшие, но каждый из двоих соперников ухватит свой кусок пирога, закусив вишенкой с вершины, разделив её между собой, зубами вытягивая на себя. Сладость, приятная истома, накрывающая преждевременно, сообщающая о том, что пора. И если конфликт возникает с грифельной доски, где маршрут и передвижения давно сообщаются кусочком мела, то эта схватка начинается к полоски обнаженной кожи, отблескивающей, и которой он касается ладонью, прикладывая её чуть ниже плоского животика. Уводя за собой, ведя её вперед спиной, пока её лопатки не встречаются с заставленными полками, возмущенно отреагировавшими на вмешательство в их пространство, закрытое для полетов, хотя их передвижения отнюдь не связано с перебиранием ногами по скудной пыли, лежащей невесомым ковром в унылой подсобке. И каждая ложбинка её тела откликается на его касания, кидаясь навстречу, будто пытаясь поймать их, запомнить огрубевшие руки, резко изменившие своему напору, уступившие ласке, словно он старался её приручить, как дикую кошку, не имеющую хозяина, не неожиданно встретившую силу, что обуздает её нрав. И от этого получающую кайф, непривычный и столь желанный, что рот против силы открывается все шире, сминая его губы, проталкивая вглубь язык, в поисках другого, чтобы встретиться на полпути, и ухватиться друг за друга, не отстраняясь ни на миг. Любой изгиб тела отпечатывает в памяти, будто он запоминает её такой, какой она предстала перед ним сейчас, и даже боль от ударов уходит на второй план, больше не заботит о’Коннелла.
Безумие в отдельно взятой вселенной, космические объекты, что сталкиваются с грохотом, химическая реакция, неминуемо ведущая к взрыву, коктейль Молотова, что обязательно будет использован по назначению. Учащенное дыхание как мелодия ночи, воздух раскален, как и её кожа, тепло и податливо реагирующее тело на его касания, жесткие, но в момент сменяющиеся нежными прикосновениями, как будто боясь поранить. Манящий омут, её глаза бездонное озеро, где утонет каждый, ни один спасатель Малибу не в силах вытащить тебя оттуда, но желающих туда опуститься не уменьшается. Но сегодня в них заглядывает только Эрик, ищет там что-то, чего не сможет объяснить после, и находит, что самое захватывающее, не может уйти от этого, да и не хочет. Потерянный для общества, нашелся только здесь, почти на крючке, прикованный тонкой невидимой цепью, звенья которой порвутся с оглушительным грохотом, стоит только натянуть, но слишком рано, да и не стоит. Интереснее оставаться привязанным к наживке, соблазнительной, пылающей так, как будто ты уже у костра, обжигаешь пальцы, но снова тянешься, испытывая себя на прочность.
В поисках неизвестного, пробираясь по тропам, полузабытым, первопроходец и глупец, он спускает свою руку все ниже, уже поглаживая бритый лобок, круговыми движениями, четко контролируя ритм, до тех самых пор, пока не слышит уже не способный сдерживаться тихий вздох, который не способен заглушить даже затянувшийся поцелуй. Сумасшедший, потерявший голову, не готовый http://s4.uploads.ru/t/KFGow.gifприйти в себя, откидывает в сторону рассудок, как что-то лишнее, не нужное, только забивающее лишнее местечко на галерке, где билет не по карману ни одному, а единственными зрителями выступают актеры, пишущие сценарий на ходу. Смирительная рубашка давно не в моде, если когда-то и была, ею заменила шкура зверя, которую носит каждый из представителей человеческого рода, но надевает только по праздникам, которые не отметишь в календаре. Например, как сегодняшний день. И тогда О’Коннелл хватает её за пучок волосы, сжимая их в кулаке, до вспышки слепящей боли, влажного блеска в глазах напротив, запрокинув её макушку вверх, и перемещает свое лицо ниже, чтобы сначала коснуться губами шеи, уже покрытой блестящими капельками, а следом и облизнуть принявший окончательно твердую форму сосок, темновато-коричневый. И аккуратно зажимая его во рту, прикусывая его, удерживая зубами, пока второй рукой продолжает массировать внутреннюю сторону её бедер, все больше приближаясь к скрытой пещерке за тканью трусиков.   
Резкий рывок наверх, ступеньки к звездам, играющим на её лице, прекрасном, завораживающем, так что дыхание останавливалось, и только её учащенное дыхание заставляло его сердце снова заводиться, входить в привычный ритм, опять биться, в унисон, как будто оркестр играет на смотрах, но музыкантов двое, а играют они не на инструментах, а на телах друг друга, неловкими касаниями, привыкая друг друга, обволакивая, медузы, слившиеся в танце в морской глади, изящество и грациозность момента только в ноты, на чистом листе, что перед глазами. Каждая черта её тела как будто выточена из мрамора, только не холодного, а намного теплее на ощупь, искусно созданная скульптором, а он лишь вносит изменения, не доводя до совершенства, а изменяя под себя, делая своей, не собираясь делиться, никогда и ни с кем. И её ноги уже не касаются пола, прижатая к полкам, подвешенная в воздухе, в его крепком захвате, цепляется за Эрика, но не хочет опускать вниз, жалеющая только о том, что отращенные сегодня крылья рано или поздно отпадут, а рецепт их изготовления так болезнен. Но тем не менее готовая к следующему акту. Тому, когда он отводит в сторону тонкую полоску её нижнего белья, и собирая по выступающим половым губам влагу, двумя пальчиками, неторопливо вводя их внутрь, раздвигая стеночки, и загнув их в подобие крюка, извлекает наружу, скребет по живому, чувствуя чужую плоть на своих ногтях.
Приспуская штаны, Эрик О’Коннелл проводил ладонью по уже отвердевшему стволу члена, пару раз, от основания и по всей длине, помогая себе направить набухшую головку внутрь щелочки, гостеприимно принимающего его, медленно, гася желания затолкнуть его сразу и целиком, но все же погружается совсем немного, едва пряча его треть внутрь нее, привыкает к ощущению, и все сильнее сжимая в кулаке блестящую прядь её волос, усилием бедер напирает на Рокси, опустив голову ей на грудь. Один кислород на двоих, без примесей, чистый и пьянящий, как отборная текила, градус на термометре повышается с каждым движением, и легкая торжествующая улыбка наползает на его лицо, не желает сходить. И за первый толчком почти без паузы идет следующий, более глубокий. И больше нет двоих, есть только одно тело, сиамские близнецы, хотя бы на эту ночь, что повлечет за собой другие. Но никогда не ставшие теми же, как та, первая.

И здравствуй буря, прощай штиль,
Она не тонет, это не её стиль.
Ракеты в воздух, прощай Вьетнам,
Опять хрипит бит по радиоволнам.
Крадучись двигаясь вперед спиной, подталкиваемая напором Эрика, прислушиваясь к собственным ощущениям и отдаваясь им во власть, Рокси добровольно соглашается на роль ведомой в этой игре, пойманная в капкан собственных желаний. И даже мельком вырванный взглядом из-за спины парня кусок приоткрытой двери, за пустотой которой не слышно и звука, щемящая тишина, только распыляет ее сознание. Ступая на ощупь, ловя собственное отражение в блеске глаз напротив, Олден практически инстинктивно реагирует то на практически неуловимые, а моментом позже более требовательные касания мужских рук, переключаясь со зрительного контакта к осязанию. И прижатая спиной к деревянным полкам, заставленным всякой утварью, брюнетка нехотя ведет лопатками, пытаясь обойти острые углы, вклиниться в пустоты между ними, в то же время поворачивая голову в сторону, словно ища пути к отступлению, ужасаясь одной единственной промелькнувшей мыслью об уже имеющей у Эрика властью над нею. Но закрепиться в ее подсознании не прошеному страху не удается, перехваченная на повороте поцелуем, она жадно упивается вкусом его губ с солоноватым привкусом видимо еще не до конца стершихся капель крови, насыщаясь их горестью, передающих единение. О’Коннелл довольно точно угадывает ее потребности, будто считывая желание в глазах, как со страниц инструкции пользования. Его рука спускается все ниже, подогревая чувства и накаляя обстановку. Брюнетка чувствует, как кровь приливает к ее эрогенным зонам, обдавая жаром кожные поверхности шеи, мочек ушей, груди и низа живота. И ей остается разве что расслабиться, да отпустить ситуацию, переставая задаваться вопросом о следующем дне. Что впрочем делает сегодняшнюю ночь еще более привлекательной, не обремененной обязательствами и моральными устоями. И вместе с этой легкостью накатывает совсем уж игривое настроение, зажигая огоньки с вкраплением безуминки в глазах Рокс. И будто сдерживая ее разгорячённое тело, удерживая в своей власти, Эрик хватает брюнетку за волосы, с силой потянув назад, и хотя ее болевой порог в разы выше, в глазах все же застывают кристальные капли. Но им не суждено спуститься ниже по скуле, ведь секундой-двумя позже она уже чувствует на своей шее разгоряченное дыхание и скользящие поцелуи, дорожкой спускающиеся все ниже к ее груди. Вспышка боли, сменяющаяся приливом наслаждения, смешанный коктейль чувств, кружащий голову и лишающий рассудка, тем более когда ощущения все острее и легкая дрожь бежит по бедрам, перемещаясь волной в своей постоянной попытке догнать руку, что их провоцирует.
http://savepic.ru/14637222.gifРезкий подъем вверх, и Рокси уже цепляется рукой за шею Эрика, обхватывая его тело ногами, заводя вторую руку за спину, в попытке зацепиться или может сдвинуть врезающиеся в спину предметы. Жалкие попытки, стоит признать, особенно в явной спешке. Что-то гремит за ее спиной, сталкиваясь и отдаваясь гулом, и все это занимает секунды две-три не больше, пока брюнетка не упирается рукой в одну из нижних полок, сохраняя равновесие. Но пребывает в нем совсем не долго, движения пальцев Эрика уже внутри нее заставляют Олден податься вперед и расслабить выпрямленную руку в локте. В затуманенном рассудке не остается не одной здравой мысли, и ее откровенный и абсолютно бесстыдный взгляд скользит вдоль тела О’Коннелла, жадно наблюдая за тем, как парень обнажает свой член, скользит вдоль него рукой и не спеша вводит внутрь ее. И тут ей уже не сдержать пылкого выдоха, как и не скрыть жара на щеках, проявившегося румянцем совсем не от стеснения.
Прикрытые глаза, чтобы полностью переключиться во власть осязания, прочувствовать момент, насладиться своими нарастающими и колющими иголочками по возбужденным эрогенным зонам ощущениям. Слегка эгоистично, но это мгновение для каждого из них индивидуально, мужское и женское. И это даже если опустить тот факт, насколько чувственен сам момент первой близости, насколько ярок он по ощущениям, как накатывает и обдает жаром, перехватывает дыхание, превращая всю тебя в один пульсирующий нерв. Раскрывая саму Рокси с новой стороны, прислушивающуюся к внутреннему голосу, нашептывающему о нераскрытых или просто еще нереализованных желаниях, будоражащих сознание, подключающих фантазию, копающихся в настройках, заводя животрепещущий механизм, добавляя оборотов, заставляя секундную стрелку с бешеной скоростью проходить круг за кругом, пока голова окончательно не закружиться, и она не упадет в уже расставленные то ли сети, то ли объятья. Но чувства двояки, и власть над моментом их близости передается если не эстафетной палочкой, то уж точно движением рук и напором бедер. И это такое ошибочное чувство безграничной власти над эмоциями другого человека, перехваченное на мгновение, с единственным желанием удержать на миг дольше, равняет их и делает уязвимыми одновременно. И управление становится все более интригующим, смешивается с жаром тел, привкусом кислой сладости на губах, послевкусием победы или поражения.
Подаваясь вперед, управляя бедрами, ловя момент каждого нового проникновения, Рокси сжимает и разжимает мышцы, чтобы прочувствовать моменты близости ярче, острее. Ее прерывистое дыхание совпадает с нарастающим темпом, а сведенная от напряжения рука сдавливает плечо парня, оставляя на его коже белесые полосы. Ее тело уже не принадлежит ей в той полной мере, отдаваясь и подчиняясь чужому желанию. Но этот факт только заводит девушку, будоражит ее сознание, подкидывая воспалённому воображению варианты дальнейших действий, раскрывая еще нереализованный потенциал, вдохновляя на игру с полным спектром тактильных ощущений. http://savepic.ru/14618790.gifИ заводя руку за голову, проводя ею вдоль своих волос, Рокси перехватывает руку Эрика, уводя ее в сторону, направляя по своему желанию. Ее пересохшие губы просят влаги, и брюнетка облизывает их прежде язычком, а после, разгибая большой палец руки О’Коннелла, ведет им вдоль нижней губы, замечая пока еще не вожделение, но неподдельный интерес с его стороны. Олден целует подушечку его пальца, оборачивая шею в пол-оборота, прежде чем пропустить меж мягких губ его основание. И уже с первым движением вперед, она чувствует дополнительный трепет между своих ног, от усилившихся и более глубоких толчков, как и усилившуюся хватку свободной руки парня на своем бедре. Рука Рокси все еще придерживает палец Эрика, направляя и контролируя ритм уже двух направлений, но, едва почувствовав больший напор, устраняется, оставляя за парнем возможность, решать за них двоих, не прикрывая рот и только вытягивая шею ему на встречу. Распыляя его воображение, брюнетка наслаждается ответной реакцией и едва сдерживается, чтобы уже достаточно громкие стоны не перешли на крик. Хотя с каждым мгновением ей все сложнее контролировать свою реакцию. И, уже отводя голову в сторону, девушка кладет ее на плечо О’Коннелла, обдавая его кожу разгорячённым дыханием, зарываясь в собственных волосах и приглушая крик. Буквально качаясь на волнах экстаза, брюнетка чувствует, как начинает соскальзывать, поправляя и сцепляя ноги между собой уже дважды за короткий промежуток времени, ухватываясь рукой за шею Эрика и пытаясь нащупать позади себя новое место опоры.
Свои дороги, свои пути,
И лишь бы только были ноги, чтобы идти.
И здравствуй, буря - прощай, штиль;
Она не тонет, это не её стиль.

Каяться поздно
Все и так слишком серьезно
Если сейчас наш не кончится воздух

Безумие разрезает мир напополам, движет кормой, сокрушает лед и плавит сталь, стекающую на подставленную руки раскаленным потоком, что собрать невозможно. Ужас уходит, он сам боится бездны, что за углом, той самой, что может принять любое обличие, ведь даже отбрасывать тень не в её силах, и эта частичка бездны, самая крошка, но которой достаточно для того, что разрушить все основания, накренить горизонты и обмануть рассвет, обитает в душе Эрика, крепко поселилась там, нашла долгожданный дом, о котором мечтает каждый, но не каждый способен сообщить об этом вслух. И тогда шепот, к которому прислушиваешься с таким трепетом, что даже мир замирает, устраивает перекур, прикрывая веки от лезущего в глаза дыма, едкого, как серная кислота, не разбирающая что можно, а что нет, вырывается наружу, не способный удержаться в потаенных желаниях, где-то на дне колодца, заросшего и забытого. Время Эрика вечный сентябрь, сохранивший летнее тепло, пробивающийся свыше, слепящий свет от самого солнца, что прячется при виде их двоих, в закрытом помещении, которое не способно удержать на привязи тех, что привык рваться изо всех сил, разбивая связи, возникающие быстро, но не остающиеся на чистых листах памяти, разлинееных, как школьная тетрадь старательной школьницей. И только избранные захватывают душу друг друга, вонзаются и проползают по кожу, поселившись где-то глубоко, в потемках, что заставляют приглядываться с усилием, напрягая зрение. Но кроме августовского ветерка, что следует и в осень по первой поре, приходит и время дождей, серых и монотонных, в которым так хорошо прятаться, закутываюсь в пальто, остаться вдвоем, лирично замолчав на секунду, наслаждаясь обволакивающей как мутной тиной тишиной. И разрезать её, как скальпелем хирурга, без тени милосердия, грубо и жестоко.
- Не оставляй меня.
Эрик О’Коннелл растворяется в ней, сливается в движениях в унисон, когда она выбрасываем навстречу ему свои бедра, усиливая напор, торопя его, подгоняя, как возчик хлещет кнутом непокорную лошадь, ускоряет темп. И на пороге пропасти, когда нужно лишь перешагнуть, он чуть приостанавливается, чередуя три-четыре мощных быстрых рывка, которыми он загонял её до вздохов, сравнимым в тональности с всхлипами, с мягкими плавными колебаниями, входя едва ли наполовину, чуть даже лирично, позволяя ей  обжать его член со всех сторон, привыкая к нему, да только в уголках глаз собираются прозрачные капли не только от боли мазохиста, что не в силах насладиться моментом до конца, но и просто удовольствия, всепоглощающего, забирающего в свое лоно, где ты познаешь нечто новое, неизведанное, скрытое за тенью бытия, и даже пусто столь простое, что известно всем и каждому, но тут есть подход, который может только индивидуален. Как и она.
Уникальная в своем роде, встреченная в тот момент, когда он больше всего в ней нуждался, но никогда не признается ей в этом, ведь признавать свои слабости не его сильная сторона, пусть он и бравирует ошибками, тыкает в свои шрамы, как в ордена, а кровоподтеки не покидают тело, которое она обхватывает, заводя руки за спину, добавляя новые полосы на загорелой спине, как школьница рисует линии в чистой школьной тетради, но использует для этого отнюдь не чернила, а ноготки, впивающиеся в плоть, терзающую душу, покалеченную и мерзкую изнутри, но светлеющую с каждым мигом, что он проводит с ней. И этот момент, апофеоз всех концов, что движет к финалу быстрее, чем такси по маршруту, сквозь закоулки и дворы, отрезвляет словно яркой вспышкой в темноте, бьет по голове как тысячей молотов, гранитным наконечников пробивает насквозь грудь, и еще больше участив разгоряченное дыхание, О’Коннелл снова раскачивает лодку, игнорируя ранешний штиль, идет прямиком в бурю, подняв все паруса, навстречу пусть даже и своему падению, после которого может и не подняться. Но рискует, ловит лицом встречный ветер, что даже и не пахнет солью, а отдает её ароматом, что он не может забыть, даже закрывая глаза перед сном, и первое, что он желает услышать по утру, это те же нотки, что щекочут ноздри. И он ловит их, не способный отпустить, разорвать эту связь, болезненную и яркую, но захватывающую так, что колени дают сбой, а управление телом переходит из-под его контроля куда-то в чужие руки, те самые, что касаются его, пытаясь заползти в каждую складку кожи, не пропуская ни один квадратный миллиметр. И большой палец касается нёба, пока она посасывает его, сбивая один ритм, добавляя в него другой, разбивает действо на два эпизода, выше и ниже, земля и небо, рай и ад, что не соединятся вместе никогда. Тогда он усиливает нажим, загоняя свой член до основания, проникая глубже, хотя, казалось бы, и некуда, почти что ударом, и за ним следует следующий, а http://s1.uploads.ru/t/svFQ5.gifего глаза ищут её, прикрытые ресницами, не могут найти, но способны уследить за полными губами, что обхватывают с жадностью, жаждой, как стремящийся напиться, но не знающий своей меры, перегибает палку, но не жалеет об этом, и требует еще, с напором, что может обрушить эти небеса. И тогда атлант просаживается от усилия, опускается, роняя то самую воздушную твердь вниз, в тот самый миг, когда её начинает сотрясать вибрацией, что он улавливает самой сутью, прижавшись настолько близко, что тесные тела невозможно распознать по отдельное, единое существо, с конечностями, сплетенными в узлы и замки, что не разрубить не одним лезвием.
Эрик О’Коннелл цельнометаллический, спорящий со всеми, собранный в единый нервный узел, напряженный до предела, и удерживавший себя в жарком танце, что велся здесь и сейчас, когда из публики только низкий столик, да еще пыльные стеллажи, в которые он её вдавливал все сильнее, впившиеся в её кожу, оставляющие следы, как от клейма, выдыхает сквозь стиснутые губы, извлекает из неё свой член, удерживая его на весу, и только тогда начинает кончать, выстреливая на её отблескивающую серебром в тусклом освещении кожу, натягивая на её плоский животик полупрозрачную пленку, поднимая его все выше, пока не проводит головкой по ложбинке между грудей, упирает его в них, пока на нем не остается ничего, кроме её влаги. С полок за её спиной на пол гулко падает пару бутылок, достойно аккомпанируя его торжеству плоти над разумом, той частичкой, что он оросил её, передал ей, забрав себе как ценный приз, с которым уже не расстанется. О’Коннелл подхватывает её на руки, ловит в сгибах локтей, принимая драгоценную ношу, нежно прижимая к себе, хрусталь, что никогда не будет способен разбить или поцарапать, ранить её то же самое как впустить холодный металл в свое тело, а он даст отпор раньше, чем даже увидит намек на то, что возможен подобный исход.
Под ногами осколки стекла, выбирая дорогу, он двигается к столику, занявшему центральное место в подсобке, словно алтарь, на который он устанавливает идол, предмет поклонения, на который смотрит с восторгом, как будто забыл все те грехи, что преследуют его по пятам, не спускают с него натянутого поводка. Но он уже рвется вперед, стряхивает с себя обрывки былого, лохматый и разгоряченный, не выпустивший сразу из своих объятий, зарывшись лицом в каскад черных волос, принюхиваюсь, словно собака осваивается с новым местом, где ныне ей придется обитать, и не желающий выталкивать себя усилием на поверхность. Наркотик, более крепкий чем героин, текущий по её жилам, за который он способен отдать все в своей жизни, только бы попробовать еще раз, уже подсел на иглу, и пусть даже не ему в вены он её вводил, а в её тело входит как кинжал с узким лезвием, с полой рукоятью, нарезает по кусочкам, чтобы скормить своим демонам по маленьким дозам. Пусть даже и прекрасно понимая, что это станет его концом. Что может стать лишь началом, первой ступенькой, которую он преодолеет, сплюнув в сторону, гордо расправив плечи неизвестности, что так пряна на вкус.
Эрик усаживает Рокси на прохладную деревянную поверхность, в ответ на это слышит возмущенное шипение, как от кошки, которой не нравится обращение, ухмыляется в ответ, отвернувшись, и опускаясь на пол, прикладывает широкую спину к её ногам, ищет опору, ту точку, от которой сможет двинуться далее, хотя на этой развилке всего один путь, и пусть даже он извилист и труден, но впервые в жизни О’Коннелл не ищет выхода, не готов убежать, вечный беглец, решающий все проблемы только одним методом – игнорируя их как будто и нет. Но эта делема, как и монета, имеет две стороны, и одна из них имеет её глаза, теплые, нежные, широко раскрытые в приступе недовольства, на грани истерики, что не случиться, и такие же узкие, когда удовольствие подходит к самым вратам, тяжело стучится, просясь войти. И тогда массивный амбарный ключ идет в ход, прокручивает замок, скрип открывающихся возможностей, до которых, казалось бы, рукой подать. Но мираж обманчив, как и этот мир, в пастельных тонах, что на поверку оказываются не столь прекрасными. Однако в одном уж он уже уверен, и это решение принято, обратно не повернуть, и теперь только вперед, не сходя с тропы, что виляет из стороны в сторону, как её бедра, манящие и лакомые, как лучший десерт, поданный напоследок, перед самым отходом.
Ухватив с пола опустошенную практически до дна бутылку, с разбитым горлышком, опрокидывает её над головой, ловит струйку красного вина, освежающе холодного, терпкого и сухого, что никак не утоляет жажду, а скорее еще больше дерет нутро. И стакан из-под стола, жест фокусника, местный Гудини, способный на чудеса, да только в своем измерении, где способны существовать только двое, наполняет его остатками, тщательно присматриваясь, чтобы туда не попал ни один осколок стекла, которыми он поверхностно режет руку, и к перебродившему виноградному соку давнего урожая прибавляется его кровь, столь же бардовая, смешивается в один коктейль, что он протягивает наверх, даруя словно дар, бог хаоса, что он творит вокруг себя виртуозно, не применяя никаких усилий, просто лавируя и совершая па, как балетные, только жестче и резче, от которых невозможно избавиться. Хитринка в глазах, лис, почуявший неладное, не способный на паузу, пусть даже минутную, требующий продолжения, таймаут не должен быть длительным, ведь все только начинается, и тогда полуоборот головы превращается в фигуры маневра в сто восемьдесят градусов, и раздвигая в стороны тонкие лодыжки, прикасается губами к её щелочке, проходился жестким, как наждак, языком по всей вертикали, снизу вверх, и еще раз, пока наконец не помогает себе рукой, раскладывает лепестки, проникая внутрь, самым кончиком язычка, в поисках центра наслаждений, как грааль, упираясь носом в промежность, и слабеющий вздох сверху, прерывающий звук глотка из бокала, да нажим ног, запирающих в клеть его голову. Эрик чувствует её пальчики на своей голове, приходящееся по непослушным волосам, и слизывая сок, катает её на языке, в очередной раз обходит по всей щелочке губами, мнет их, играясь с ними, как с игрушкой для взрослых, что обнаружилась в его руках по воле случая.
Баш на баш, дарует ей удовольствие, не оставляет без внимания, захватывает внимание в прицел оптической винтовки, где она уже на перекрестье, и уже не уйти без сквозной дыры, которую уже ничем не заполнить, кроме него. Ласкает её со всем усердием, поглаживая по упругой попке, все больше уходя вглубь, не желая останавливаться. Слияние двух тел, что покорны друг другу до той минуты, пока не предстоит меняться ролями, но без возражения принимают все как данность, сбивая с самих себя спесь, одаривая друг друга сполна, находя в другом то, чего не хватало в жизни в моменте до, и теперь все всегда будет разграничено на две половины, ведь теперь сегодняшний день на весах, и чаша переполнена, клонится к пламени, разведенном под ними, а утром пока что настолько далеко, что напоминает миф, придуманный и наивный, для простаков, кем уж точно не станет ни она, ни он.

RUN FOR YOUR LIFE
▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼
http://savepic.ru/14015917.gif http://savepic.ru/13969837.gif
▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲
● Эрик и Рокси ● начало июня 2017 ● Риверсайд
Никогда не думайте, что дома вы в безопасности. Ведь стоит вам приоткрыть дверь шкафа с чужими скелетами, кто-то непременно постучится к вам.

Пробуждается кратер
Пот течёт по лбу, глаза режет дым
И мы встаём с колен и идём вслед за ним

http://sh.uploads.ru/t/1frc7.gif

Эрик О’Коннелл конкретно разделяет свою жизнь на грани, пуская в них только тех людей, кто заслужил его доверие, что не так уж и просто. Пробиться через стену недоверия непросто, да и чаще всего не стоит того, ведь там ничего нет, кроме кусочков мозаики, которую уже давно не сложить в полноценную картину. Но всегда есть детали, скрываемые ото всех, те самые скелеты в шкафу, о которых он не упомянет за чашечкой кофе или бокалом пива, в ожидании наступления сумерек, которые спасут его глаза от слепящего солнца, от которого он прячется не первый год. Как например мать, в клинике которой он уже практически поселился по пятницам, нередко часами пытаясь найти хотя бы частичные признаки той самой разумной женщины, которая пробивалась из далекого детства, но стала совершенно другой. Стены психиатрической лечебницы наводят тоску, в них нет ничего такого, что давало бы стимул двигаться вперед, поэтому эти редкие визиты были единственным, что еще держало её на плаву, помогало выкарабкаться из короба психоза, затягивающего в свои цепкие объятия, отпуская только на миг, чтобы глотнуть незатуманенного разума, и тут же обратить в тьму вновь.
Список посетителей в таких заведениях всегда невелик, и О’Коннелл уже давненько успел запомнить лица всех тех, с кем сталкивался в коридорах, покрашенных в умиротворяюще салатовый цвет, да еще и составить личное досье в голове. Новое лицо наводило на подозрение, так и подбивая проверить всю подноготную, благо нужные контакты для этого у него имелись, поэтому все эти личности давно стали для него более близкими, чем те люди, с которыми он проводил время в свободное время, трепаясь о спорте, ставках или еще какой херне, вылетающей из головы через несколько мгновений, не оставляя лишней информации. Все эти люди носили маски, прячась за ширмой и играя роли тех, кем они никогда не были, да и не станут. Попытки измениться в лучшую сторону бессмысленны, руки давно опустились по швам, бессловесные солдатики в тех сражениях, которые падают первыми подо властно раскинутым над ними знаменем кармы, имеющих всех, рано или поздно. Но даже они не совершали той самой ошибки, которая могла бы подвести их к грани невозврата, столкнул судьбу нос к носу с Эрик О'Коннеллом, существом без будущего, живущего в котле, созданном для себя самим, изредка набирающемся полузабытый номер, чтобы услышать знакомый голос на автоответчике и выдохнув сквозь сжатые зубы, в очередной раз проклясть себя. Эрик не любит людей, но вернее было бы сказать, что обратное более вероятно. В компании тех самых цивилизованных образцов общества он всегда будет чувствовать себя некомфортно, не своим, как будто играя в театральной постановке, правил и сценария которой ему так и не сообщили, импровизируя вовсю, совершая ошибки, ведущей к новым, все более плачевным результатам. Как например кинуться в поиски той самой девченки, что запустила свой слишком любопытный носик куда совсем не следовало. А если точнее – то к его матери, обронив в её сторону несколько слов, получил невразумительный ответ бессвязного текста, а следом и встретившись взглядом с Эриком, выходя в коридор. В тот раз он так и не смог найти её, слова “постой” были проигнорировали более чем полностью, а запертая изнутри дверь в служебные помещения была красноречие любого отказа на беседу. Возможно он и погорячился с тоном, а может что еще – но поговорить в тот раз так и не вышло. Но это стоит исправить и как можно скорее.
Парочка купюр потяжелее достоинством, несколько сигарет с санитарами в курилке, да еще бокал пива приятелю, занимающему сыском сбежавших из-под залога преступников на досуге, и вот Эрик О’Коннелл держит в руках несколько листков в картонной папке, вкратце говорящих о расходах по кредитке, страховым документам, да еще нескольких бумажных следах, которые рано или поздно совершают любой из людей, не страдающий манией преследования. Визит не заставляет себя ждать, однако перед этих Эрик мнется как нерешительный подросток, переступая с ноги на ногу из бара среднего класса в жилом районе, совсем неподалеку от адреса, указанного на обороте папке. Пару пинт пива привели его в нужное расположение духа, но никак не добавили уверенности в своих действиях. Лодыжка нещадно чесалась, так и напоминая о браслете слежения, не так и давно которого он наконец лишился, впрочем, напоминая полосой покрасневшей и вечно зудевшей кожи, и даже крем с экстрактом чего-то там совсем не помогал, пусть парень даже и выложил за него под сотню баксов. Копы, снимая с него это украшение, не раз повторили ему о том, что любой залет посерьезнее грозит вторым визитом в их шикарный офис, отдающий ароматом отчаяния и запрета возврата в жизнь без тюремной робы на удостоверении и новой пометки в графе “судимости”. Визиты к мозгоправу, назначенному в судебном зале в принципе происходили неплохо, и Эрику, и женщине со следами легкой седины в корнях темных волос было одинаково насрать друг на друга, так что они от души друг друга рассмотрели, отхлебывая время от времени из кружки с зеленым чаем, запоминая каждую черточку на лице оппонента. Но все же вопросы о часто появляющихся кровоподтеках не могли не прозвучать в этом самом кабинете, пока он занимал кресло с неудобном спинкой, давящей на поясницу, и так и подбивающее разлечься в нем, вместо того чтобы изображать из себя долбанного джентльмена. Пока что он обходил острые углы, все время упоминая тот факт, что он все-таки работает вышибалой в баре, нередко ловя своим личиком все те удары ублюдков, не контролирующих меру принятого внутрь горючего, заливаясь им под завязку. Упоминать же о том, что чаще всего в своих похождениях по злачных местах поднимал бучу он сам точно не стоило, так что корчить из себя паиньку и натягивать за свою морду милую ухмылку, которая гласила о том, что он ангел и все такое, стало его привычкой, едва он переступал порог заведений, так или иначе связанных с муниципалитетом. Но врать и притворяться так и не стало тем талантом, который он смог освоить, поэтому он нередко встречал недоверие в глазах тех, перед кем разыгрывал из себя свою полную противоположность
Но все это не имело значения, если сегодня Роксана, которая толком то и не знает причины его визита, вызовет легавых, да еще и предъявит обвинение в преследовании или чего покрепче. Но вопрос должен был решен так или иначе, поэтому переступая порог дома, откидывая в сторону сигарету, Эрик словил взгляд прохожего, оскалив десна в подобии улыбки, которая никогда ему не удавалась, да и причин практиковаться в таком нехитром искусстве как показывать свое дружелюбие у него было не так уж и много. В сто первый раз за сегодня он попробовал убедить себя держать себя в руках, но налет спокойствия и благоразумности сходил с него все быстрее и быстрее, едва он переступал очередную ступеньку на лестнице, приближаясь к той двери, за которой скрывается та, которой стоило бы предъявить насчет того, что его родные, а в частности и жизнь – конкретно не её собачье дело, а стоило бы держаться подальше и держать границу, установить рамки, переходить которые чревато. Эрик о‘Коннелл не мастер бросаться умными словами, его словесный запас ограничен небогатым набором реплик, ведущих его по жизни, да не дающих сбора в нужный час, даже тот факт, что домашний арест в свое время не оставлял иного развлечения, кроме как листать книжки, проглатывая буквы одну за другой, он так и не смог научиться вести себя как полагается в словесных дуэлях, которые так обожают эрудиты всех мастей. Его диалоги скорее напоминают собой монологи, в которых он высказывает свою точку зрения, он сам для себя суд в последней инстанции и любое неподчинение, обнаруженное в глазах напротив, вводит его в состоянии ярости, столь же неконтролируемой, как и буйной. О’Коннелл не использует насилие, он демонстрирует свою правоту, не давая аргументов, причины верить ему на слово обозначаются ручкой раскладного ножа, выглядывающего из кармана протертой кожаной курткой с рукавами со следами маслянистых разводов, да еще прокуренными манжетами.
Эрик уже перед своей целью, монотонно бьет в дверь кулаком, игнорируя присутствие звонка более чем полностью, изредка помогая процессу носком ботинка, отбивая ритм, не дающий шанса игнорировать этот шум и гам, устроенный в отдельном пространстве. Пара слова брошенных в пустоту глазного звонка подтверждают его намерения:
- Открывай, блять. Я просто пришел поговорить, дверь можно и вынести, так что проще ответить на парочку вопросов, и я свалю.
Секунды идут почти вечность, собираясь в минуту или две, пока наконец звук открывающегося замка не выводит его из транса, в который он погрузился, пытаясь поймать хоть какой-нибудь шорох за металлической дверью. И наконец она слегка приоткрывается перед ним, не до конца, но достаточно, чтобы увидеть ожидаемую персону, отнимающую у него его драгоценное время и заставляющую надрывать свою жопу для того, чтобы отыскать в городе, копаясь в стоге сена ради одной-единственной иголки, которая засела слишком глубоко в его жизни. Так крепко, что пришлось выдирать её с мясом, приходя сюда лично и устраивая весь этот фарс, который грозил начаться прямо сейчас.

Curiosity killed the cat

Ярко подведенные на кошачий манер глаза широко распахнуты, а нежный девичий ротик слегка приоткрыт, пока темноволосая девушка, сидящая на пуфе возле туалетного столика, наносит тонкий слой блеска, подчеркивающий пухлоту ее губ. Макияж она поправляет раз в третий и это только за последние пятнадцать минут, ведь стоящий перед ней стакан с односолодовым виски так и просится подпортить помаду. Вечер обещает быть насыщенным, а игривый блеск в глазах лишь добавит ей шарма. Остаются последние штрихи, и вот уже Рокси улыбается своему отражению, поправляя или скорее взбивая непослушные локоны руками. За окном уже давно стемнело, и телефон звонит, не прекращая, оповещая брюнетку об отклонении от плана и явном опоздании. Девушка уже даже не смотрит на экран, прекрасно осознавая, в каком тоне приходят последние сообщения. Но ее это мало заботит, ведь последние пару лет она только и делала, что занималась списками приглашенных, встречей и развлечением чужих гостей. Осточертело приходить на мероприятия первой. Осточертела эта показная вежливость и фальшивая улыбка на лице. Да и, пожалуй, осточертел этот дресс-код официальных мероприятий. Лишнюю пуговицу на блузке можно и расстегнуть. А может и пару.  А может и еще пятьдесят грамм виски не повредят этому еще не начавшемуся вечеру.
За окном уже стемнело, и ночной Даллас манил ее своими огнями. Не отходя от туалетного столика, а лишь оборачиваясь в пол-оборота, Рокси кинула взгляд в окно и легонько присвистнула. Телефон уже перестал звонить, на том конце провода явно потеряли или терпение, или желание с ней связываться, а может и то и другое разом. Но как бы там ни было, стоило признать, сборы затянулись. И об этом ясно давал понять легкий бардак из платьев, топов, юбок и нижнего белья на кровати и близстоящих стульях. Общего антуража добавляли неразобранные коробки, явно свидетельствующие о недавнем переезде. Копаясь в их содержимом, Рокси отчаянно пыталась найти любимые сережки, подаренные отцом на ее совершеннолетие. Пожалуй, единственная вещица, которая могла значительно снизить градус накала между ними двумя во время светского вечера, который начался еще часа полтора назад. Чертыхаясь и бубня что-то себе под нос, брюнетка таки издала победный крик, едва ее ручка выцепила заветную шкатулку среди прочего очень нужного «хлама». Переодевшись в более вычурное, чем позволяла тематика мероприятия, платье, брюнетка протянула руку к телефону, в попытке вызвать такси, когда в ее дверь кто-то постучал. Удивленно вскидывая бровь, Рокси поспешила накинуть поверх скомканных вещей покрывало, прежде чем пустить явно незваного гостя. Рассчитывая застать на пороге присланного отцом водителя, девушка несколько озадачилась, когда стук стал нарастать, напоминая скорее удары. А подойдя к двери, и вовсе не сдержала возгласа удивления, едва заметив в глазок своего посетителя.
- О`Коннелл?!
У Рокси было не больше тридцати секунд, чтобы собраться с мыслями, когда с той стороны двери послышался явно разгневанный голос парня, полного решимости выбить при необходимости дверь. Хотя, может это и было лишь устрашающей мерой. 
- Открывай, блять. Я просто пришел поговорить, дверь можно и вынести, так что проще ответить на парочку вопросов, и я свалю.
Вопросов хватало и у самой Рокси. Например: «Что ты тут забыл?» Или лучше: «Какого хрена?» Тут еще нужно было решить, какой именно задать первым. Так или иначе, очередной пинок заставил ее вздрогнуть, выводя из собственных мыслей и заставляя таки открыть эту треклятую дверь, пока распыленный парень не преступил от слов к действиям. Окидывая взглядом своего не прошеного гостя, девушка не смогла сдержать саркастичной улыбочки. Уж слишком разнился образ парня, навещающего свою мать в психиатрической клинике, от молодого человека, представшего перед ней сейчас. Жестом приглашая Эрика войти, брюнетка проследовала вглубь прихожей, прокручивая в голове их последнюю встречу.
- Выпить не предлагаю. Спешу я, знаешь ли.  Да и вижу, ты уже преуспел в этом. Так что за вопросы?
Кажется, прошло не больше недели, когда особенно предприимчивый молодой человек решил воспользоваться доверием или скорее неосведомленностью Рокси, чтобы узнать личные данные своей матери из картотеки больницы. Тогда она ему подыграла, но уже двумя днями позже решила узнать чуть больше о семье О`Коннелл, подсев к  его матери во время прогулки. Разговор несколько затянулся, ведь жизнь этой женщина явно не была однообразной и скучной. Ей даже удалось удивить брюнетку, заставить проникнуться. Хотя это и не должно было стать чем-то личным. Скорее предосторожность, проявленная из-за прежнего легкомыслия. Ответная мера, дающая понять, что обман Эрика раскрыт, и в дальнейшем перехитрить ее не удастся. И лишь потому, просматривая график посещений, Рокси четко подгадала со временем так, чтобы ее визит не остался незамеченным. И ее маленькая авантюра удалась. Надо было видеть взгляд О`Коннелла, когда он только заметил ее. В смешанных чувствах, Рокси поспешила распрощаться с Деборой, и едва успела скрыться за дверьми служебного помещения, игнорируя вопросительный крик в след. Неделю спустя, брюнетка уже успела подзабыть о данном инциденте, но, как оказалось, ее торжество было несколько поспешным, а расплата не заставила себя ждать.

Он вновь явился под утро, держа в руках молоток,
Он влил в горящие трубы электрический сок.

Спокойный, отдающим нетающим льдом тоном, холодностью спорящий с стенами в его квартире, столь далекой от того жилища, в котором он оказался. Легкий беспорядок не мог скрывать налет вкуса, а еще больший лоск немалых средств, потраченных на обстановку. И пусть это были не толстые пачки с наличкой, ушедшие в пустоту на красноречивые названия пород древесины для стульев и прочее, но тем не менее умело подобранный интерьер радовал глаз. Полностью поглощенное внимание целиком сосредоточилось больше на том, что все это было не более чем показное, выставленное всем зрителям, которые со знанием дела начнут обсуждать увиденное. Или более вероятный вариант, исходя из её отношения к вещам, что он видел в данный момент – это походило на одолжение, сделанный ход вчерную, с барского плеча, минутка слабости перед кем-то, имеющим над нею хоть какую-то, но все же власть, вескую и внушительную в минуты, когда она давала трещину в своем самомнении и гордыни. Но сейчас она была наготове, встречала незваного гостя во всеоружии, готовая к любым поворотам, на которые он оказался бы способен. Или как минимум была в этом уверена. Совершая огромную ошибку. А скорее глупость.
Но только не в данный момент. Спесь была сбита, словно ведром холодной воды, вылитым на голову, он был осажен сильнее этими словами, чем упряжная лошадь, закусившая уздцы, несущаяся напролом, и только умелый извозчик был способен успокоить её, заставить сменить нарастающий галоп на нечто более привычное, чуть умиротворенное. Эрик О’Коннелл не глуп, но совершать поступки, далекие от просчитанных не в его природе, жалеть о случившемся занимается немалую часть его внутренних самокопаний, глубоких настолько, что Марианская Впадина показалась бы дворовым прудиком, в которых престарелые придурки выращивают себе рыбку на потеху. И именно на ту самую дичь, пойманную на крючок, он более всего походил в этот момент. Тяжелое дыхание, чуть приоткрытый рот и узкий коридор, запирающий двоих в тесном помещении. Эрик не любитель оставаться там, где не видит четких путей отхода, его начинают чуть заметно трясти, мурашками по коже, что показывают поверхность словно иголками, проникая все глубже, вызывая дискомфорт, который и трудно представить. Больше всего хотелось закурить, по привычке пряча сигарету в сжатом кулаке, словно заключенный или провинившийся подросток, да только ситуация и место оказалось как минимум неподходящим. Чувство неловкости давит все сильнее, и О’Коннелл уже раскачивается на пятках, слегка комично, чуть приближаясь на мгновенье к столь наглой особе, то отдаляясь, да только тот факт, что из этого положения он мог сделать что угодно явно был некстати. Очередная пара глубоких вдохов, чуть прикрытые глаза и отвлеченные мысли, пробегающий взгляд, словно неловко, моментами задерживающийся на деталях, по лицу напротив, тому самому, что уже определился, что пора перемещаться вглубь квартиры. По крайней мере от того самого дыхания, что несло в себе следы изрядного состояния навеселе, да только в сторону минус, причем достаточно сильно.
Эрик О’Коннелл не привык озвучивать свои мысль в долгих словоизлияниях, никогда не умел, да уже и не научиться этой хитрой науке облекать свои мысли в необходимую форму, преподнося как подарок. Он не из тех, кто дарует свои идеи или планы, да так, что доверчивые простаки хапают, разрывают зубами да просят еще. Хлеба и зрелищ давно стало девизом поколения, того самого, что не отлипают от мониторов, телик или своих смартфонов. Этот мир пугает Эрика, он не готов к тому, чтобы меняться, да и не способен, гибкость не его удел. Человек дела, предотвращающий свои планы в реальность умело, но грубо и примитивно, так как умеет, ибо иного не дано. Не гений и не ангел, а скорее серый кардинал в этом мире, дирижирующий своему невидимому оркестру, изредка приоткрываясь только для того, чтобы показаться еще живым, хотя это так же спорно, как и само решение оказаться здесь сегодня. Теперь он видит это точно, лучший из всех вариантов дальнейших событий, что поселились у него, оказалась та, что вела его напрямую к двери выхода, прямой наводкой. Но правильные пути не для него, Эрик давно разучился по ним ходить, и теперь учиться по новой, спотыкаясь на каждом шагу, поднимаясь с колен и упорно стремясь к тому, что снова оказаться правым. Во всем и всегда, ибо иного не дано, судья в последней инстанции и господь бог в одном флаконе. Чужое мнение для О’Коннелла не дороже ботинок, купленных на углу Мэй, за пару дюжин баксов, практически нахаляву, а мнение Рокс находилось и того ниже, стремительно стремясь к нулю. За её влияние на его жизнь он бы не заплатил и пары центов, а сломать её судьбу в его вселенной было так же просто, как и выпасть из окна, как бы случайно, в стиле да всем насрать, такое происходит каждый день, почему бы и не с ней.
Его жизнь полна насилия, даже сейчас он выглядит нелепо, со всем этим её нарядом, вечерним платьем да макияжем, которым будет красоваться перед парнями, щелкающими пальцами и делающими вид, будто что-то знают, то самое, чего не открыться остальным, ни за что и никогда, а путевка в их мир не по карману Эрику О’Коннелу, как и место в параде тщеславия, забирающим душу, проглатывающим и делающим тебя иным. Тем самым, которого ты не узнаешь в зеркале позже, сколько бы не бил ладонью по своим щекам, умываясь из подтекающего крана в своей коморке. Поэтому он боялся этого, словно огня, пламя в её лице надвигалось на него куда более сильнее, чем он на неё давил, своим присутствием, своей обнаженной ненависть. Словно оголенные провода, дотронуться для которым опасно. Персонаж немого комикса, неминуемый лишний, всегда и повсюду, оказался не на своем месте в очередной раз и даже его голос был тут некстати, чуть прокуренный, немного глубокий и дающий слабину в паузах, которые он делал время от времени.
- Э, нужно расставить точки над И, крошка. Копаться в грязном бельишке не самое любопытное занятие, но носик у тебя острый и ты явно считаешь себя самой умной и лезть в чужое дело для тебя привычное. Так давай сделаем так – ты более не станешь доставать мою мать, а если у тебя возникли вопросы, то ты вполне можешь задать их сейчас и закрыть тему. Раз и навсегда. Думаю, более пару минут твоего бесценного времени я не отниму.
Чувство благодарности не чуждо О’Коннеллу, но границы должны быть расставлены, пересекать их не стоит никогда. И плевать на то, что правила и принципы, которые он сам для себя вечно создает, нарушаются с той же постоянностью, как и еще не придуманные и даже не появляющиеся в планах. Эрик самосвал, бульдозер, движущийся вперед и не http://s6.uploads.ru/t/kqSYV.gifзамечающих препятствий, поступающий так, как только придет в его больную голову, промытую всем тем дерьмом, которые сваливается на нее ежедневно. Тусклые тона давно окрасили его образ, неминуемо сделав невидимкой, но это тот самый штиль, который быстро сменяется штормом, сметающим все со своего пути, беспорядочно и бурно. Комната наполнена плотной атмосферой, холодные маски накинуты на лица, не выражающие ничего, но это не дает эффекта, скрыть чуть нарастающую неприязнь не так уж и просто, особенно если это искусство не заложено у вас в крови, впитано с молоком матери да вбито воспитанием и манерами, которые почему-то считаются нормальными во всем этом цивилизованном мире. Ложь и лицемерие давно стали в приоритете, быть не собой так же принято, как и позерствовать, выставлять себя напоказ, будто на аукционе, в ожидании того самого покупателя, который слишком глуп, чтобы копнуть поглубже. И Эрик О’Коннелл сам того не зная ступил на зыбучие пески, еще не подозревая о том, но теряющий почву под ногами, постепенно ловя себя на мысли, что он невольно ожидает ответа больше чем ожидал ранее. И то что возможно она не так уж и дурна, как ему показалось на первый взгляд. По крайней мере её дерзость заслуживала негласной похвалы, как и уверенность в себе, в своем стержне, глубоко засевшем покрепче иного позвоночника, да стенах, которые она считала крепостью и домом. Маленькая девочка в своем мире, не знающая о том, что такие как раз и рушатся, подобно карточным домикам, с легкостью и некоторым шиком. И обломки привлекают зевак, слетающихся словно мухи, дабы позлорадствовать, отделываясь стандартными фразочками о сочувствии и прочей херне. Но Эрик уже видел, что к этому если все и придет, то точно не сегодня. И предчувствие о том, что эта встреча и разговор по факту не принесет плодов, да и не станет последним – тоже стучало молоточком по коре головного мозга. Навязчиво и звонко.

Подогреваемая любопытством Рокси едва дышала, выжидая дальнейших действий и слов своего непрошеного гостя. Она откровенно не отводила взгляда, выдержанного, вопросительного, изучающего, принципиально цепляясь за возможность смутить, заставить опустить глаза или голову, а может и сделать шаг назад, обратно к двери. Затянувшаяся пауза давила своим молчанием, но только не на Олден. Опьяненная сбитой с парня спесью, она выжидала, мельком перехватывая взглядом предметы ее интерьера и личные вещи, что могли войти в обзор Эрика. Со слегка наигранной безразличностью, в ожидании промаха или проявлении слабости с его стороны брюнетка заняла скорее выжидательную позицию, изредка переводя взгляд на часы, как бы намекая, что те пара минут, что ему выделены, вот-вот истекут.
Знай, Рокси наперед, что ее действия приведут молодого человека на порог ее дома, поступила бы она иначе? Едва ли. Олден повторила бы каждое свое действие, вплоть до мелочей и закрытой перед носом О`Коннелла дверью в служебное помещение. Может, это и было с ее стороны вмешательством в частную жизнь и нарушением определенных больницей границ, но разве не его выходка приоткрыла дверь, оставив щель, в которую едва ли не мог заглянуть, как он сейчас выражается, острый и любопытный носик? Скрывать свой интерес к их семейной драме брюнетка считала бессмысленным. Впрочем, и говорить о нем не собиралась. Интуиция подсказывала ей, что этому спокойному и ровному тону парня не стоило верить. Как бы четко и уверено не была поставлена его речь, интонация все еще была вызывающей. Слишком тяжелы были его взгляд и дыхание. Стоило только вытащить красную тряпку или щелкнуть спичкой, как его внутренний огонь вырвется наружу. Но обжечься от его пламени не входило в планы девушки. Куда проще было бы перевести все в неудачную шутку или и вовсе удовлетворить просьбу парня одним коротким «да».
Ей стоило ответить разве что «ок», и разговор был бы закончен. Рокси даже проиграла окончание этого диалога у себя в мыслях. Не лезть говоришь? Легко! Мы закончили? Но почему то или переменившийся тон, или общее настроение, а может и это неловкое переминание Эрика с ноги на ногу заставило девушку несколько сдвинуть временные рамки. Было любопытно увидеть и другие грани этого молодого человека, понять, на что он способен и чего не прощает. Прощупать почву, чтобы может продолжить скольжение по грани, не пересекая ее, а разве что провоцируя на сильные эмоции. Без зазрения совести и несения ответственности за последствия. Ничего личного. О`Коннелл сам пришёл к ней, сам постучался в эту дверь, кричащий о своей готовности ко всему. Бросающий угрозы и ведущий себя как несдержанный подросток. В Нью-Йорке ей этого сильно не хватало. В ее мире давно научились, скрежеща зубами, улыбаться, подавлять эмоции, не переходить на крик. И именно в такой чопорной компании ей представлялось провести этот вечер, что даже при одном этом упоминании страшно хотелось зевнуть. Выбор собственно был очевиден, уж лучше этот несдержанный парень с явно взрывным характером, чем монотонность и абсолютная предсказуемость званого вечера.
http://savepic.ru/14238272.gifПодняв руку и убрав невидимую пылинку с футболки Эрика, Рокси игриво улыбнулась.
- И стоило ли так распыляться? Вопрос скорее риторический, больше для привлечения внимания то ли к руке на его плече, то ли к улыбке. Мог бы кстати позвонить. Номер я не давала, но что-то подсказывает мне, что и он у тебя есть. И снова эта ироничная улыбка. Хотя по телефону я не смогла бы оценить всю серьёзность твоих намерений. И это не прозвучало бы так грозно. Рокси свела брови к переносице, пытаясь переиграть мимику, что отразилась на лице напротив. Расслабься и перестань сжимать кулаки, ей богу, эти меры лишние. Я не представляю для тебя угрозы. И, смеясь, добавила, разведя руками вдоль тела,  специально привлекая и его внимание. Только не в таком виде. Или разве что именно в таком.
Она уже не провоцировала, не так как планировала, но давала понять, что не всегда следует действовать напролом.
- Куришь? Можем выйти на балкон. Освежиться тебе не помешает.
Про себя она добавлять уже не стала, по-хозяйски пересекая комнату, хватая со стола недопитую бутылку и пустой стакан. На секунду в раздумьях задерживаясь, будто прикидывая насколько это плохая мысль, после чего уже не спрашивая перехватила и второй, направляясь к открытым балконным дверям. Рокси наполнила на половину свой бокал и плеснула так же и своему гостю, ставя бутылку на стол и протягивая примирительный бокал, не интересуясь о желаниях самого парня.
http://savepic.ru/14244416.gif- Отказ вроде как не принимается. Хотя… На долю секунды, девушка убрала руку, прежде чем Эрик успел перехватить бокал своей рукой. Ты же не будешь больше буянить? Ответа Рокси дожидаться не стала, просто доверительно вытянула руку вперед, после чего сделала глоток из своего бокала.
Наблюдать за потоком машин с балкона своей квартиры брюнетка очень любила. Все, что было связано с движением, заставляло ее сердце биться чуть чаще. Облокотившись о край балкона, девушка ненадолго замерла, почувствовав легкое головокружение, то ли от выпитого алкоголя, то ли от переизбытка кислорода. После чего сняла с ног явно уже ненужные туфли и с большим удовольствием откинула их в сторону. Чуть повела головой, разминая шею и прикрывая от наслаждения глаза. Каких-то пара минут «наедине с собой» отвлекли Рокси от осознания происходящего, и девушка была почти искренне удивлена, что Эрик все еще стоял рядом. Она почти указала ему в грудь пальцем со словами: «Ты все еще здесь? Серьезно?» Но вместо этого решила признаться в открывшейся ей правде о его семейной драме.
- Дебора рассказывала, что ты у нее не единственный. Она говорила о двух или трех детях. Вы общаетесь? Почему в списке посещений значишься только ты?
Рокси старалась задавать вопросы осторожно, наблюдая со стороны за реакцией парня. Она не хотела его задеть или заставить снова вспылить. Второй раз она бы не смогла так легко справиться и остудить его пыл. Олден ожидала, пока прервется молчание, все так же облокотившись о край балкона, устремляя взгляд вперед, давая Эрику время подумать над тем, что он готов рассказать, а какой вопрос хотел бы оставить без внимания.

Гадай на картах таро и что осталось от кофе
Не продырявь мне башку взглядом внимательных глаз
Твои соленые слезы, кислые мины, душные речи

Балкон здания в центре, местный Олимп, куда забраться не так уж и просто, а падать больно и обидно, цепляться за прошедшие заслуги и бравировать собой глупо, но все же ты здесь. Смотришь вниз, повелеваешь дланью, бездумно, властитель всего окружающего, маленького замка, пусть даже эти окна и не походят на бойницы, сквозь которые так уютно держать осаду, не подпуская ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Люди снизу передвигаются небольшими фигурками, казалось бы, их можно даже двигать по шахматной доске, словно фигуры в своей игре, усмехаться, когда нечто выходит или же хмуриться, когда план срывается в самый неподходящий момент. Социальная лестница в действии, вертикаль эволюции человека, хватающего все и сразу, без раздумий, только бы насытить свою манию обладать большим, здесь и сейчас, даром и нахаляву. Увиденная боль не остается чем-то большим, чем моментальной вспышкой в глазах, тут же мелькнувшая пелена смахивает её, не заставляет отвлекаться на чужое, ведь своя шкурка дороже, а принципиальность и верность идеалам уже не в моде, если когда-либо и была. Не тот мир, не то время, не тот человек стоит сейчас рядом с бравирующей девчонкой, пользующейся тем что ей дано с размахом, не подумав и поблагодарить, хотя может быть за этой скорлупой, стоит слегка подковырнуть её ногтем, и спрятался кусочек, который не отнесешь к биомусору без малейших раздумий. Противоположности сближаются, говорят некоторые, что есть чушь чуть более, чем полностью, редко люди, двигающиеся с разных полюсов, на самом деле цепляются друг за друга до последнего, карабкаются за нечто, чего и объяснить не могут. Другие интересы, ценности, даже культура говорит о слишком многом, чтобы на слово верить столь незамысловатому выражению, так некстати обросшему крыльями, да только те давно прогнили насквозь, как и сами улицы этого города, уже не способного приносить что-либо, кроме разочарования.
Эрик О’Коннелл человек попытки, вечно неудачной, но бьющийся все время лбом в запертую дверь, в неминуемой вере что уж не в этот раз, так в следующий. Третий побег из своей темницы этих закаулков, неудачный, и вот он уже снова тут, барахтается, не замечая того, что давно утонул, хлебанул сполна соленой воды, и уже ни один спасатель малибу не придет на помощь, ибо нахера кому нужны те, кто на слова спасения отреагирует только молчаливым, напряженными взором да натянутым молчанием. Рожденный здесь, пустивший корни, обросший мхом и не способный двигаться дальше, все время цепляющийся за глупую веру, да только это уже не религия своей свободы в клетки, как у седовласого льва в цирке, а что-то другое, необъяснимое, чему даже великовозрастные умы всех университетов и институтов не найдут необходимых слов. О’Коннелл не видит мир широко, все что его интересует это здесь и сейчас, пройти за угол и оглядеться для него уже невероятный подвиг, да никто не предоставит ему и медали за такие действия, не говоря уже о чем-то большем. Уставший ждать награды, хавает только то, что приносят в клювике, изредка выбирается лишь для того, чтобы потешить свое самолюбие. Или устранить угрозу, чаще надуманную, высосанную из пальца, как рассказы матери об отце, то ли удачливом боксере, который не мог остаться, то ли солдате удаче, том еще ублюдке, не нашедшем себе покоя и двинувшимся в дали без долгих раздумий. Пропитанный ложными историями, слоями, как выпеченный пирог, Эрик уже давно не знает кому стоит верить, а кому нет. И даже сейчас в ответ на вроде бы невинный жест и предложение выпить на краю, он невольно прижимается спиной к стене, подальше от края, но поближе к выходу, бежать его натура, без разбора, только бы от проблем и ответственности, что вонзается под кожу цепкими рысьими когтями, раздирая плоть, захоти ты вырваться.
Рука вдоль шва, деревянный игрушечный солдатик в лице обворожительной особы, кидающей улыбки, только для того, чтобы он перестал нервничать, но тут бой проигран еще до начала, ведь спокойствие не его конек, вся жизнь на топливе гнева, приправленного ожиданием неприятностей со всех сторон. Эрик О’Коннелл наконец открывает рот, произносит слова, не вдумываясь в смысл, потому что его мысли далеко глубоко, а раскрывать душу он не хочет. А уже подавно давно и не умеет.
- Я знаю о четырех отпрысках. Я, братец да две сестры. Общаюсь только с одной из них, если уж глубоко в детали, разбросало всех, а дать сдачи никто не привык, только бегут, поджав хвост, - О’Коннелл затянулся табаком, по привычке пряча тлеющий огонек меж сжатых в кулак пальцев. – А насчет посещений… Всем просто насрать, мне нет, вот и вся разница. Наверное, я один помню что такое преданность, хоть и не лаю по-собачьи.
Рокси смакует крепкий виски из бокала, с острыми гранями, на которых так переливается каждый осколок, обманчиво задевая на края, чтобы снова смешаться с потоками от уличных фонарей, столь далеких, как звезды, но эти можно снять и преподнести как дар, не столь ценный, но более доступный. Маленькие девочки любят этот янтарный напиток, высоко приподнимать стакан, красуясь, как будто берут от него кусочек почти мистической силы. Рокси пьет славный вискарь не морщась, Эрик глотает все что горит с отвращением, как будто совершая над собой усилие, всегда и повсюду, делая одолжения всем разом, только никто не оценит этого, да и не за этим он демонстрирует всем свою правоту, пусть даже и без слов. О’Коннеллу не нужна сила, пьянство не в его духе, он и так трезв всегда лишь наполовину, по его жилам бежит не горячая кровь, а раскаленный свинец, уносит его далеко и надолго, без обратного билета на эту станцию, да и черт с ним. Дорогой напиток он опорожняет в себя как микстуру, в два этапа запрокидывает над головой, после чего щелкает дешевенькой китайской зажигалкой, пластиковой и обманчиво внушающей какую-то уверенность, что уж хотя бы она подчиняется ему по некоторым законам природы. Властелин огня в комнате с тремя стенами, четвертая из которых ведет в никуда, стоит только сделать шаг вперед, но это не в его духе, ведь он привык пятиться, поглядывая через плечо. Заданные вопросы терзают его изнутри, словоохотливость не сильная его черта, никогда не была, а разложить все по полочкам сложнее, чем попасть на верхушку социальной среды, где могущественные пожирают слабых, не прикусывая и не сдабривая соусом, переминая кости, хрустя бумажками, которыми хвастливо махают перед лицом неверных. Хотя все деньги мира давно стали всего лишь цифрами на экране, а Эрик О’Коннелл не привык доверять цифрами, он из мира материальных вещей, как например здесь и сейчас, он и она, бокалы и виски, свежий воздух и терпкий дым дешевых сигарет, забавно вплетающийся в аромат её парфюра, делающий ситуацию не такой приторной, а разбавленной, как дрянное вино. Вторая сигарета как щелчок затвора, неминуемый, ведущий за собой последствия.
Семья это больное, удар ниже пояса, бесспорный нокаут, сбитое дыхание. Не говорить же о том, что практически всем из его семейки досталось все, кроме адекватности или мозгов. Что осесть где-нибудь подальше лучший выход, чтобы скрыться раз и навсегда. Не рассказывать же о брате, который предпочел развесить уши, цепанув лапши о великий и далекий американской мечте где-то у берегов города ангелов, о его вере в том, что именно его слово свято, благословлено свыше, о его дурацком самолюбии, граничащим с помешательством своим отражением в зеркале. Не вести беседы о младшей сестрице, которая решила, что этот мир создан только для того, чтобы удовлетворять её потребности, сразу и без остатка, а все что остается остальным, так это преклоняться перед неё, нести в жертву все то, что зовется удовольствием. Не вспоминать о старшей сестре, что вовремя поняла, что здесь нечего ловить, о её дорожной сумке с оборванной левой лямкой, которую она уносила из дома под его, Эрика, проклятия, и крики о том, что может не возвращаться. Но теперь это все позади, как и тот дом, с верандой, окруженной непокрашенными перилами из ясеневых брусков. Его жилище сейчас на окраине, где редко увидеть что-то, называемое улыбкой, там угрюмость в цене, а молчание стоит дороже золота и платины, даже всей той, что обнаружиться в квартире Рокс.
Выбитый из рук бокал летит на мостовую, а легкие хватают воздух, жадно и ненасытно, заставляя приоткрыть рот, пока девушка чуть сползает на пол, но мгновенно берет себя в руки и снова приподнимается, обретая почву под ногами. Разворот к себе и толчок в стену, увесистый, почти в полсилы, больше обидный, чем болезненный, но сразу меняющий разговор в иную степь, без объяснения причин или мотивов. Эрик О’Коннелл сам никогда не может http://s0.uploads.ru/t/PjYWy.gifобъяснить себе почему он иногда поступает так или иначе, но смотря на последствия своих действий, он хватается за голову, выставляя перед собой вторую руку, раскрытой ладонью, как знак перемирия и мира. Болезненная тема кольнула слишком глубоко, перевела стрелки на полночь, и заставила обороняться со всех сторон, выставив иглы, дикобраз в миниатюре, чуть более разумный, но не слишком. Потери контроля не редко для Эрика, но именно в этот момент он по-настоящему пожалел о содеянном, понимая о том, что разговор, более мирный, с внимательным собеседником, искренне заинтересованным, он испортил раз и навсегда. Никогда не бывает оказия выказать первое впечатление, уж он то знал это лучше, чем многие другие. Но можно было попытаться хотя бы собрать пару осколков, неуклюже, неуверенно, теряя привычный напор с каждой наносекундой.
- Прости, черт, не знаю, что на меня нашло! Черт возьми, я не специально...
Он бы не удивился сейчас ничему. Ну или практически ничему. И подсознательно подобрался, ожидая ответного удара, пусть и не физически, но гораздо более жесткого в перспективе.

Ни десятью минутами позже, ни по прошествии даже двух дней Рокси не смогла бы ответить, что стало той последней каплей в бурлящем вулкане с именем Эрик. Кажется, она была максимально осторожна, разве что так же чересчур расслаблена, отвлечена поверхностным спокойствием. Глупо было с ее стороны повышать градус в его крови. Да и поворачиваться к нему спиной тоже было не лучшей ее идеей. Чем она вообще думала, когда позволила этому эмоционально-нестабильного самородку проходить дальше ее прихожей? Тем более осознавая, какие гены могли ему передаться по материнской линии.
И ведь в этом была вся она - Роксана Олден. За углом ждут неприятности, обязательно надо повернуть. Отчаянная в своем любопытстве, не думающая о последствиях, привыкшая разбираться по факту. На ее теле может и нет шрамов, но определенный жизненный отпечаток можно разглядеть, стоит лишь копнуть глубже. Чего только стоят ее бесконечные вызовы самой себе, преодоление страхов, ввязывание в сомнительные авантюры с одним лишь единственным желанием адреналина. Брюнетка может быть категоричной, но слово «нет» у нее не в почете. Она подобна герою Джима Кэрри из обожаемого ею фильма «Всегда говори ДА!», с единственной разницей, что в отличие от главного героя подталкивать саму Рокси  к этому решению было совсем не обязательно. Скорее она вас подсадит на излюбленную ею игру с натянутыми нервами. Олден и людьми себя окружает такими же, что тянут только вперед, без всяких предохранителей и тормозов. Разве что в рабочей среде приходится сдерживаться, утягивая себя обязательствами и нормами приличия. Хотя и последнее достаточно спорно. Особенно если учесть тот факт, что еще в студенческие годы Рокси закрутила роман со своим женатым преподавателем, который, впрочем, нельзя было назвать поверхностным или легкомысленным. Эти отношения длились около двух лет, скрепленные не только взаимной страстью, но и общей идеей и целью. Наверное, тогда Рокси и вдохновилась  выбранной специальностью в полной мере, принимая активное участие в предвыборной кампании своего мужчины. И, пусть расстались они не на самой положительной ноте, брюнетка ни сколько не сожалеет о своем решении быть частью его жизни, навсегда ассоциируя Нью-Йорк именно с этим человеком.
Так стоит ли вообще копаться в причинах произошедшего и пытаться сделать хоть какие-то выводы, если ситуация вполне себе типична, разве что ее исход может быть любым. Войти в чужую жизнь без приглашения вполне себе типично для Олден. А вот найти из нее выход, куда сложнее. Обрастая связями совершенно разношерстной публики, брюнетка всегда имела возможность для реализации своих самых безумных идей, и что куда важнее проходило это практически безболезненно. Для нее естественно. Так стоило ли сдавать свои позиции после вспышки гнева этого О`Коннелла, пытаясь совладать с его эмоциями. Пожалуй, этого он так раз и не заслуживал. Стоило сразу добавить огня и еще на пороге высказаться на тему его никчемной жизни, раз уж он сам позволил задавать вопросы, даже не задумываясь, захочет ли отвечать на них.
Выбитого стакана, разворота и удара об стену она не ожидала. Да и могла ли? Первой мыслью было разве что размашисто ответить в ответ, отталкивая от себя и давая понять, что постоять она за себя может. Да, пожалуй, еще выставить руку в направлении выхода, бросив что-то типа: «Выметайся!». Но вовремя перехватив бегающий взгляд парня, устремленный так раз таки в направлении двери, Олден отмела эту затею. Метая искры глазами, она сделала шаг вперед, закрывая собой дверной проем, ведя своеобразный диалог, собираясь с мыслями,  продумывая следующий шаг. Где он здесь увидел угрозы. В ней? Она впустила его в свой дом. Предложила выпить и даже повернулась спиной, не боясь последствий. И что же она получила взамен? Вспышку агрессии, повлекшую за собой раскаяние. Что тоже вполне себе может быть лишь минутной слабостью перед еще одной волной гнева и насилия. Грозный и несдержанный Эрик предстал практически во всей красе, в нем явно сидело что-то темное, что периодически парень сам в себе и подкармливал. И все же Рокси явно посчастливилось увидеть лишь часть, хотя и этой искры хватило, чтобы брюнетка переменилась в своем гостеприимстве. Держишься стены? Подгоним тебя к краю! Заведя руку за голову, с целью помассировать затылок после пусть и не столь болезненного, но не приятного удара, Рокси закрыла за собой балконную дверь.
http://savepic.ru/14307631.gif- Кем ты себя возомнил? Шаг вперед. Врываешься в мой дом. И еще один. Ведешь себя как полный  кретин. И еще. Пользуешься моим гостеприимством. И уже практически подгоняя парня к перегородке балкона. И смеешь распускать руки!
Рокси забирает второй бокал и, все еще поддерживая зрительный контакт, бросает его ровно за спину Эрика, в сторону улицы. Жест выходит несколько несобранным, но внимание привлечено, и она может продолжить.
- Как тебе такое свободное падение? Рокси напирает, не давая возможности отойти в сторону или перевести взгляда. О каком прощении ты вообще говоришь? Думаешь, раз твоя жизнь похожа на падение этого стакана, летящего в пропасть неизвестного и обязательно разобьющегося об асфальт, то ты имеешь право злиться и высказывать мне свое недовольство? Посмотри на него. Легкий кивок в сторону улицы. Он летит, но никому нет до него дела! Никому! И разве что, разбившись вдребезги, он привлечет к себе внимание. Ты хочешь для себя того же? Ведешь себя по этому пути? Может тебя подтолкнуть? Последняя фраза прозвучала особенно жестко. Рокси не любила грубой мужской силы, даже части ее проявления, только не в отношении девушки. И она не могла ответить ему на равных. Но бить морально, видя как все существо под именем Эрик О`Коннелл съеживается, чувствуя одновременно ярость и не находя для нее выхода, вполне было в ее силах. Чертов ты придурок.
Говорит и отходит на шаг назад. Давая возможность отойти от края, после чего, не сдерживаясь, бьет ладонями по груди парня, толкая обратно. Нет, Рокси совсем не хочет подтолкнуть его к краю, даже сейчас, когда особенно раздражена и задета, но слов становится мало и в этот жест она вкладывает свой гнев больше, чем рассчитывала показать. В ней уже почти не говорит сорокоградусная жидкость в крови, ее эффект улетучился едва макушка коснулась холодной балконной стены. Хочется успокоиться, может поднять ставки, отвлечься. Но для этого ей придется открыть дверь и зайти внутрь квартиры. Что, впрочем, она и делает, оставляя своего гостя наедине с его мыслями. Она могла бы попросить его убраться из ее квартиры и жизни, но не стала облегчать его внутренних терзаний. Пусть уж сам принимает решение, выпутываться ли из той трясины, что называет жизнью, делясь с ней подробностями и находя причины остаться или ли же избегая ее и уходя, оставляя за собой дверь открытой.

Что, думаешь я вспоминаю те годы с любовью
Я рад забыть каждый день
Но всё равно просыпаюсь  ночью

Дорога О’Коннелла по жизни полна развилок, извилистых поворотов и тупиков, ведущих в никуда. Неудачи преследуют его по пятам, это не полосатая зебра, а скорее черный бульдог, с редкими вкраплениями серого цвета по шерсти. Доставшийся характер только добавляет неприятностей, выход из ситуации всегда ищется самый простой, что не значит правильный, а чаще всего прямо наоборот. Комок эмоций, выходящих из-под контроля без предупреждения, командующих парадом, отдающих распоряжения властным тоном, которые тело воспринимает как команду фас, здесь и сейчас, без промедления. Непробиваемый, цельнометаллический, давно забивший на принципы и правила, пишет размашистым неуклюжим почерком свою историю сам, отмахиваясь от помощи, как прокаженный при виде искреннего добра. Дворяга, не знакомый с дрессировкой, не приученный к теплоте и заботе, способен только скалить зубы да грызть протянутую руку, разрывая нежную плоть, глотая жаркую кровь, что качает организм без передыха. Страх управляет Эриком не меньше, чем нрав, паника захватывает его с завидной частотой, храбрость дает отпор, жестко встречая на полпути, но изредка отступает под натиском, неминуемо проигрывая сражение, но не войну. Доблесть не в цене, на распродаже на неё никто и не посмотрит, ныне в моде напыщенный вид придурка со связями и понт, гнутые пальцы да непременно автомобиль какой-нибудь немецкой марки. Эрик О’Коннелл лишен и того, и другого, но закон в свой панцирь, посеченный и не способный выдержать всего того, что на него обрушивается. И именно в этот момент он почти слышит жалобный скрежет внутри себя, когда на него наседают, бурно, без задней мысли, просто прессуют в самом прямом смысле этого слова.
Эрик О’Коннелл серый большой пес, из тех, что редко лают, но кусают без лишних раздумий, бросаются, защищая свой дом и свою суть. Рокси Олден взбешенная кошка, царапающая морду каждому, кто посмел обидеть её, наносит превентивный удар, последствия которого мало заботят её. Сжатые кулаки парня, рывок, остановленный еще в зародыше, погашенный волей, и очередной раз он делает шаг назад. До тех самых пор, когда не чувствует пропасть за спиной. Пустота пугает, вакуум в закрытой комнате, липкий пот тонкой пленкой покрывает шею, вырисовывая каждую жилку. Желание дать сдачи неминуемо преследует его, но вкрадчивый голосок в голове не перестает напоминать, что он это заслужил. Дикое животное, потерявшее покой, ищущее выход, но тот вдали, а единственный доступный, казалось бы, рядом, но ведет к холодному асфальту, что примет его с распростёртыми объятиями. Но этот путь не для него, он еще не созрел, несмотря на все те хлесткие фразочки девушки о падении. Эрик не боится высоты, он боится себя, заглядывать в зеркало, в поисках своего нутра, он не борется с пороками, живет с ними в унисон, бросая жирную кость, кормит досыта. Ситуацией не рулит разум, никогда, тут он всего лишь пассажир, взявший билет до крайней, терпеливо ожидающий приближения станции, с которой он сойдет, но никогда не вернется на рейс, ведь обратного пути нет. Мосты сожжены напрочь, свежепостроенный между ними двумя на грани риска, он ходит по грани, столь же острой, как лезвие раскладного итальянского ножа в кармане куртки. И рукоять которого стыдливо прячет, чтобы не отсвечивать ею здесь, ведь он ошибся, в очередной раз, снова и снова наступая на то, что зовется недоверием, ко всем и каждому. Может он неправ и не только в ней, а во всем, а это только иллюзия, странное осознание мелькает в голове, возможно Эрик уже давно съехал с катушек, и все, что его ожидает – так это больничная палата по соседству с той, кто произвела его на свет, совершив тем самым огромную ошибку. И добавив еще больше непокорности на эту землю, и так полную её до краев, как и ненавистью ко всем и каждому.
Она оставляет его наедине с собой, в этом склепе, где ничего толкового не идет на ум. Исправить все – громко сказано, проще слинять без лишних действий в её адрес, копы наверняка заинтересуются очередным намеком на то, что ему место за решеткой, где он сольется с другими, кто не достоин находиться на свободе, распоряжаться своими действиями. Эрик возвращается к своему насиженному месту, чуть прохладная стена касается спины, новая сигарета взамен отправленной вниз разжигается неохотно, как будто даже она считает его недостойным для того, чтобы удерживать в руках эту скрутку из бумаги и табака. Наполненные легкие, выдох, тишина, гнетущая, напрягающая. О’Коннелл прислушивается к происходящему в комнате за ним, но это ни черта не помогает. Только заставляет его  http://sg.uploads.ru/t/e4Vuc.gifчертыхаться раз за разом, отправляя в свои сторону едкие комментарии своих действиях, шепотом, как будто боясь, что кто-то может его услышать. Собирать разбитые осколки давно стало его хобби, неминуемо занимая важный кусок его времени, извинения же не сильный его конек, нужные слова приходят к нему с трудом, не идут на кончик языка, управлять ими сложнее, чем даже вспышками гнева, вроде той, что сейчас чуть не перешла черту запретного. Причинять боль в его природе, он упивается властью над теми, кто слаб, но никогда не признается в этом никому и никогда, даже самому себе, но это есть и от этого никуда не деться. Ублюдок плана попроще, ему нравится наблюдать за ходом своих действий, да только ситуация поменялась. Впервые ощутивший на своей шерстке прикосновение, гладящее не против шерсти, а нашедшее нужную волну, он бравировал совсем не тем, чем следовало бы. И теперь вынужден расплачиваться, выкинув на стол, все что у него есть. Отпустить прямо все на самотек казалось неплохим советом, скребущимся по уголкам сознания, но он отмахивался от него, словно от назойливой мухи, желание поступить как нужно крепло с каждом минутой, с очередной затяжкой, последней, после которой он выпустил бычок на свободу, отправив вслед за бокалами вниз.
Комната в квартире встречает его взглядом из кресла, напряженными, не ожидающим ничего хорошего. Рокси не отводит глаз, пока он двигается к коридору выхода, останавливаясь на полпути, неожиданно и резко, встав как вкопанный, наконец обретая опору. И издает из себя звуки, будто под пытками, ищет необходимые, не находя в своем лексиконе.
- Я действительно не хотел, такого не повториться, хочу… черт, мне жаль. Не знаю, что еще сказать, я спорол лажу, надеюсь ты поймешь. Или нет.
Глаза бегают по ней, присматриваясь к деталям, о чем-нибудь, что могло подсказать что делать далее. Он не хотел уходить, сам не мог себе объяснить причины, но считал, что все может пойти другим путем, не подходящим ему, но все же таким, который он всегда осуждал. Не цепляющийся за людей, ищущий больше одиночества, чем разговоров по душам, не привыкший открывать натуру, Эрик знал лишь то, что попал на крючок, зацепился за него, и не знал, что делать далее. Подобно сиренам в тех байках, что так любят рассказывать все моряки, она тянула его к себе, пусть и не раскрывая рта для звучных песен, но цепляла другим, своим вниманием, которое было ему непривычно. Всегда крайний, вечно гонимый, он неожиданно почувствовал себя… нужным, что ли. Не как запчасть, которую стоит заменить, сломанная и бракованная, требующая не починки, а упокоения на дне помойной ямы, а тем, на кого смотрят как на человека. И требуют соответственно, по чину и положению. Странность ситуации усложнялась тем, что он понимал – как только она начнет копать глубже, разочарование неминуемо. Пустышка, никчемность, посредственность. Серость в океане серого, чуть разбавленная темными тонами бардового и черного, в глубине которых мелькает ночь, непроглядная, где свету нет места. Забивший в себе даже следы хорошего, ведь только так можно выжить одному, без поддержки, в каменных джунглях, где закон прост и звучен. Либо ты ешь других, либо будет съеден сам, обглодан до косточек, а память о тебе будет значиться только буквами на плите да редкими цветами, появляющимися от тех, кому до тебя нет дела. Незавидная судьба, но он уже привык к осознанию, что это его дорога, и никуда он с неё не свернет. Но тут даже без слов появился намек, что это все неправильно, что в это уравнении есть скрытые переменные, стоит только повнимательнее вглядываться между строк. И она была в состоянии ткнуть пальцем в них, переключив совсем на другой лад.
О’Коннелл неловко собирает пальцы двух рук, сплетает между собой, крутит этой мельницей, не способный и мгновения стоять без движения, капля ртути, меняющаяся ежесекундно. И очередное неловко предложение, слова, обгоняющие разум, просто мысли вслух, которые он озвучивает чуть сбиваясь, как будто произнося клятву или обещание:
- Ты голодна? Давай я тебя угощу, закажем все что захочешь, а я развлеку тебя унылыми рассказами, которые ты хотела услышать. Считай это даром мира, что-то вроде извинения.

У ТЕБЯ КРЫША ПОЕХАЛА, РАЗ ТЫ НА ЭТО РАССЧИТЫВАЕШЬ
▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼
http://sf.uploads.ru/mNO2n.gif http://s1.uploads.ru/sAfEj.gif
▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲
● Матео и Рейна ● 05.06.17, после 20:00 ●
ты приходишь к ней в дом, стучишь в дверь, ставишь перед фактом, а она лишь крутить пальцем у виска смеясь. даже и не знаю кто из вас безумней, ты или она? но сдаваться не в твоем стиле, да и она не пластилин

http://sg.uploads.ru/RWetC.gifhttp://s9 … /jqCZn.gif
♪ Passenger – Heart's On Fire
День сегодня выдался жарким, впрочем, ночью было не менее жарко, отчего Матео провозился полночи на кровати, пытаясь уснуть и ни о чем не думать; однако, выходило у него это не очень - в голове плотно поселилась мысль о практически недостижимом. О той, кто уже во второй раз выставляет его из своего дома в одних трусах, ничего не объяснив и не требуя ничего взамен. Поначалу, Навас пытался примириться и расценивать знакомство с Рейной, как очередное "любовное приключение без обязательств". Потрахались, ну да и ладно, засим откланиваемся. Но что-то явно пошло не так, он и сам не понял, в какой момент стал испытывать желание спрятать в своих объятиях эту мегеру, которой, очевидно же, было по херу и по бетону. Да она, блять, даже ни разу его не накормила! А она вообще узнает ли его, будучи трезвой?
В общем, проснулся Матео утром в холодном поту, отгоняя прочь на матерном испанском, будто инквизиция сжигает на костре ведьму, ту, кто всю ночь ему снилась; а спустя пару секунд в его комнату влетела Фиби - еще одна чертовка-сожительница и коллега по совместительству, беспокойно кудахтавшая и пытавшаяся расспросить, что же ему такое снилось ночью, что он чуть не проломил стену в ее спальню.
- Фибс, все нормально! Это никак не связано с внедрением в банду, - Матео разводит руками, после чего шутливо добавляет, - Будь так добра покинуть мою комнату, иначе, ты всецело лицезреешь моего "братана", с которым до сих пор не завела знакомства, - соседка еще что-то кудахтает, после всплескивает руками и удаляется прочь, явно не оценив его шутку, собственно, ему сейчас на это не особо интересно обращать внимание. Коли выдался сегодня свободный денек, Навас решил его провести в угоду себе любимому. Контрастный душ, размышления - начало положено.
Приодевшись, Матео покинет свой обитель и отправится по уже знакомой дороге, к дому, где ему рады только, когда этого сами захотят; только тогда, когда алкоголь плотно поработит и разум, и тело. По дороге, уже будучи на финишной прямой, он наберет короткое смс "через полчаса буду. нужно поговорить", зная, что эта мегера пожелает смыться до его прихода, оставив его ни с чем. Но хуй там был и плавал! Мексиканец уже на пороге ее дома, решительно занося кулак, дабы оповестить хозяйку о своем прибытии, стучит в дверь и ожидает скорого ответа, не давая ей возможности улизнуть. Пришел час икс, дорогая! Пора бы уже сознаться и тебе, и мне, что мы хотим друг друга!
- Рейна, мать твою, я знаю что ты дома, - Навас прижимается ухом в двери и вслушивается в тихое шуршание, - Открывай! Иначе, я вышибу к херам эту чертову дверь, - наверное, его голос сейчас звучит более, чем грозно и уверенно, но думается, что девушке далеко до этого. Снова стучит по деревянной поверхности, а после зависает в ожидании, когда та распахнет перед ним свои двери.

Grace Ft. G-Eazy  – You Don't Own Me
- Передай чтобы шел нахуй. Нет, я абсолютно серьезно! с этими цифрами он может поцеловать меня в задницу! - Грубый удар трубки о пластмассовую базу, отразившийся покалыванием в ладони. Откидываюсь в кресле уставившись в потолок... Чертов Джонсон, аккуратист хренов, хлеще любого предохранителя в автомате. Надежнее презерватива и старого дедушкиного метода ударить кулаком по телику, чтобы заработал. Вечно этот пережиток мезозоя, тормозит мои сделки, проверяя все до последнего микроба на ложке, в своей утренней тарелки с хлопьями. Выдавая какие-то немыслимые цифры риска, которых быть не может, даже если я предложу подписать контракт браткам из «Гетто». Как же он меня достал! Спружинив спиной от удобного кресла, смахиваю ладонью стакан с карандашами, заточенными видимо для метания на случай офисного штурма. Шум из кабинета наверняка слышен даже в коридоре, где сидит и благоразумно не заходит, чтобы не попасть под раздачу, Ким. Подперев кулаком щеку, слегка налоненной влево головы, в сознании роились мысли, как обойти представителя мавзолея и получить отличный контракт да баснословные бонусы после.
Обычный день на работе... хотя нет, стоп, обычный день, это когда ты едешь на студию, контролируешь производство. А не сидишь на жопе наращивая жир, погрузившись в рассадник целлюлозы и пылевых клещей_папок. Но кто же виноват, что сегодня понедельник, самый тупой день недели в твоей работе. Бумажный и договорной, а еще скучный и... где мои сигареты? Пальцы уже секунд десять роются в сумке, в поисках початой «Мальборо» и «Zippo». И почему я не держу их просто на столе? Постоянно на автомате убираю, словно девочка маленькая что боится получить пилюлей от папочки. К слову папуля у меня был козырный, так бы прорезал, что челюсть до самой Китайской стены летела бы. Но не будем о грустном. Вот она, доза табака и смолы, что сократит мою жизнь еще немного. Машинальные движения, скрежет кремня и тоненький дымок серого цвета, начинает войну со свежим воздухом в комнате за территорию. Встав из-за стола напрочь забыв о туфлях под ним, босые ногами несут меня к окну, за которым светит солнышко и чирикают птички. Странно, все кругом так бредят летом и теплом, а мне лишь хочется посильнее зарыться в темной комнате и слышать лишь гробовую тишину. Ту самую, которая сводит с ума, если конечно это вообще возможно в моем случае. Я где-то читала что если ты уже чокнутый, то еще более повернутым стать нельзя, интересно бы проверить. Докуриваю сигарету и выбрасываю окурок в приоткрытое окно, без всякого зазрения совести. Штраф? не смешите мой новый шелковый костюм за тысячу баксов и туфли от «Джимми Чу» за шестьсот. Последние годы я не особо ценила деньги, но определенно знала их силу. Отрицать ее, было бы глупо.
Оголив запястье с часами, я решила, что мой рабочий день на сегодня окончен, нужно было еще заехать в бакалейную и купить хоть что-то в холодильник. А то голодный понедельник, ну такое себе развлечение. Вечер я собиралась посвятить своей другой работе, той к которой у меня лежала душа. А значит поганый мир исчезнет, я останусь один на один с холстом и бутылкой дорогого джина.
Лихо скользнув пяточками в остроносые кремовые туфли и с секунду покрутившись у зеркала, я поправила пару заколотых в ракушку каштановых прядок волос. Расстегнула пуговицу бежевого пиджака и высвободила белый шелковый топ на тоненьких бретельках, под которым пряталась серебряная цепочка с нанизанным на нее обручальным кольцом. Что тут скажешь, я любила обтягивающие костюмы больше чем безразмерные квадраты «привет дедуля». Быстренько выдав все задания Киму, я выпорхнула из здания на подземную парковку, аки бабочка и быстренько сев в машину направилась в продуктовый магазин. Тут можно было сделать огромную вставку о том, как я выбирала помидоры, красную рыбу, фрукты и говяжью вырезку, но остановимся на том, что я все это купила, заполировав бутылкой дорого напитка престарелых ковбоев, после чего направила тачку в сторону дома. Настроение на удивление было хорошим, что не так часто случается со мной последние пять лет. Застать меня в хорошем расположении духа, проще, когда я пью. Поправочка - начинаю пить, но еще в состоянии помножить сорок два на пять. Так что, той бабе с ребенком очень повезло, что я придержала им дверь на входе в парадную подъезда. Хоть у меня в руках и было два бумажных пакета с продуктами. Теперь то вы представляете все мое офигенное расположение духа. Так вот, по привычке докатившись до своего десятого этажа на лифте и оказавшись наконец-то дома, я поставила пакеты на столик в коридоре и прошла в глубь зала. Буквально на ходу выскальзывая из туфель, касаясь босыми пятками пушистого белого ковра, что возлежал по середине, прямо под стеклянными столиком и полукруглым кожаным диваном белого цвета. Открыв настежь окна, что начинались под потолком и заканчивались ниже моих щиколоток, я подставила лицо прохладному ветерку. Который тут же подхватил упругими порывами дневные шторы, раздувая их в пресловутые овалы. На миг закрыв глаза и сделав пару затяжных вдохов и выдохов, я пошла на кухню, захватив по дороге пакеты.
Провизия была взята в плен холодильником, а на кухонном островке уже стоял пузатый стакан со льдом под джин. Залив напиток почти до краев, я отправилась в гардеробную, где скинула с себя прокуренный и пропахший духами костюм прямо в бельевую корзину. Путь пролегал в душ, где за пару минут был смыт весь ворох трудового будня. После чего пальцы ловко скользнули в волосы, высвобождая стянутые в заколках локоны, по дороге назад. Гардеробная, одно из моих любимых мест, ибо там хранились важные моему сердцу вещи. Но об этом как-нибудь в следующий раз. А сейчас, моя задница плотно прилегала к чистому белью и джинсовым бриджам, а по спине приятно скользнула белая сатиновая блузка, с рукавом в три четверти. По привычке что сложилась у меня, вытащила цепочку из-под одежды. Дело в том, что на улице или где бы то ни было еще, я носила ее под одеждой, чтобы не было лишних вопросов. А когда знала, что притащу кого-то в вовсе в дом, то оставляла ее в ящике для украшений. И нет, не потому что кто-то мог подумать будто бы я обручена. До этого мне никогда не было никакого дела, подумаешь, чье-то там мнение, гори оно синим пламенем. Для меня же это кольцо было живой частичкой Роберта, которую я не хотела очернять своими эскападами.
На кухне же, вскрывая с хрустом крышку бутылки, мне вдруг показалось что кто-то стучит в дверь. Все дело в том, что мое жилище было достаточно просторным, три комнаты плюс оборудованная мастерская. Так что включив музыку парой минут назад на айподе, подсоединенном к колонке, я и не поняла, то ли сосед за стеной стучит, то ли в дверь кто-то колотит. Отставив бутылку в сторону и выключив музыку, я прислушалась и через секунды до моих ушей снова долетел стук.
- Кого там еще принесло. - пробурчав и направившись в коридор, я перебирала в мыслях кто бы это мог быть. Доставка? Да я вроде ничего не заказывала. Родня? Ха, смешно да. Друзья? Дак понедельник вроде, что бы они у меня забыли. А Ким и под пушечным обстрелом по собственной воле ко мне не приедет. Так что, я пребывала в некоем замешательстве, когда открывала первую_железную дверь. Когда же осталась лишь резная_дизайнерская из дерева, то напряглась. Тот, кто приперся без предупреждения, явно был чем-то очень недоволен. Так что я открыла дверь с желанием врезать этому офигевшему кому-то, но решила действовать более культурно, в отличие от него.
- У тебя вообще гордость есть? - Невозмутимое лицо, без эмоциональный, казалось бы, вид, хотя внутри все было сжато в кулак и готово дать отпор в нужную минуту. Ведь на пороге стоял симпатичный парень, с которым я скорее всего переспала, ведь не просто так он тут бушевал. Даже имя его не помню, то ли Мэтт, то ли Теодор, черт, пора записывать, хотя... а зачем?
- Пришлю тебе по почте - Закатив глаза, я уже собиралась закрывать дверь, но не тут-то было, мысок его ботинка намертво встал в дверном косяке. - Это смешно, убери ногу. - У меня не было ни малейшего желания выяснять отношения с парнем на одну ночь. Видимо я его недооценила, потому что он смог оказаться в моей квартире быстрее минуты. Разведя руками и громко выдув воздух из легких, я закрыла дверь. Соседи и так кажется слышали слишком много лишнего. Как только все замки щелкнули, я повернулась лицом к моему разовому «траху» и сложила руки под грудью крест-накрест.
- Если пришел за повтором, то благотворительностью я не занимаюсь. - Хорошее настроение было смыто в унитаз, вместе с этим Тенди или как его там зовут. теперь главное было выдворить его из моего дома, не прибегая при этом к вызову полиции.

THE 100;
▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼▼
http://i64.tinypic.com/2djq5ix.gif http://i67.tinypic.com/1zvvki1.gif
▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲▲
● Roy Forsberg & Roxie Alden ● Земля, за неделю до волны радиации; ●
Эпизод по Сотне. Что если бы существовала еще одна группа выживших, не таких, как земляне, а со своим собственным бункером и технологиями? Которые все эти годы тщательно скрывались от других людей и жили втайне.

I heard a whisper on my shoulder
Pretending life is worth the fight

Бессмысленный этот побег. Бессмысленный, потому что от себя не убежать. Впервые за долгий отрезок времени эмоции заговорили в ней, вырвались, практически разорвали сознание, и слезы отчаянной боли катились по ее щекам, пока она бежала из лагеря, на ходу вскакивая на свою лошадь. Размазывая по лицу соленую воду, параллельно вытирая глаза, что заволокло дымкой, она могла думать лишь об одном. Вперед. Ну!  Вперед! И подстегивая лошадь ногами неслась, не разбирая дороги и не замечая криков за спиной. И одна лишь мысль подхлестывала ее гнаться вперед, не останавливаясь, боясь остаться наедине с собой, наедине с хладнокровной убийцей, которой стала. Пятью минутами назад она пыталась самолично лишить жизни человека без суда и приговора. И параллель, проведенная Маркусом, между этим мужчиной и Линкольном выбила почву из под ее ног. Она невольно отводила голову в сторону, словно пытаясь отречься от своих собственных мыслей, но они следовали за ней, разъедая ее защитную броню, ледяную оболочку, которой она оградилась от мира, щедро укрепляя ее отреченностью и равнодушием, закаляя свое сердце, не пуская в него ни капли светлого чувства. Октавией завладела жестокость, и лишь сейчас в отражении каемки прозрачной воды, она будто впервые увидела себя такой. Опустошенной и жестокой.
http://savepic.ru/14398971.gif Дождь застает ее врасплох, разбитую, подвергнувшуюся шоку. Блэк спускается с лошади, но не в силах сделать и шага. Ноги подкашиваются, а сердце клокочет в груди. И стоит только ей разжать кулак, как пальцы руки непроизвольно поддаются рябью. Одной силой воли, она вновь заставляет пальцы сжаться, до боли, до хруста, ощущая, как впиваются в кожу ногти. Но все повторяется, стоит ей только их расслабить, и снова эта дрожь, и снова это сомнение или просыпающаяся совесть. Хотя для последнего этого мало,  чертовски мало. Проще привязать руку к телу, чем подчиниться этой слабости и забыть о том, кем она стала. Слишком долгий путь пройден, чтобы сдаться в одночасье. Девочка, проведшая всю свою жизнь за половицей пола, прячась и боясь каждого шороха. И сейчас сильная женщина, с клинком за спиной, волевым и по-настоящему пугающим взглядом. Таким пустым и холодным, разящим и не терпящим слабости. Нет в ней для слабости места. Больше нет. Ничего не осталось. И Октавия гонит лошадь вперед так, будто от этого зависит ее жизнь, ее путь, решение. Но картинка не меняется, все те же деревья, ветками хлыстающиеся по лицу, оставляющие после себя едва заметные кровавые отметины. Дождь усиливается, и ей необходимо спрятаться, чтобы выжить, хотя она уже и не думает, что заслуживает этого.
До пещеры оставалось совсем немного, когда лошадь начала вздрагивать от боли, взбрыкивая и перескакивая из стороны в сторону, норовя выкинуть свою хозяйку из седла. Животная боль передается О, заставляя ускориться, отбросив все непрощенные мысли и переживания. Попадающие на кожу капли дождя обжигают, но эта боль, с которой Блэк может справиться, брюнетка  не боится ее физической стороны. И все же, едва доскакав до пещеры, Октавия скидывает всю одежду, смывая с себя подвергшиеся радиации дождевые капли. Ее движения торопливы и суматошны, омывая себя, Блэк не забывает так же и о лошади, а потому белье, все еще скрывающее часть ее тела, намокает и девушка чувствует холод. Разжечь огонь удается не сразу, но едва его пламя заиграло искрами по стенам пещеры, Октавия на какое-то время успокоилась. Произошло то, чего она больше всего боялась. Стоило ей только остановиться, перестать движение вперед, как мысли бурным потоком затопили ее сознание. Она смотрела в свое отражение в водной глади и не узнавала знакомые черты. И, когда взгляд стал совсем невыносим, Блэк отказалась от личных вещей, топя их, а вместе с ними и частичку себя. О задавалась вопросами, о том кем она была и кем стала. И в таком аморфном состоянии она провела час или два, пока дождь все еще хлестал за стенами ее убежища, прежде чем окончательно убедиться в своем решении закончить свой путь, закончить свой бой.
http://savepic.ru/14388731.gifПоднимаясь на ноги, Блэк неспешно двинулась к выходу, уходя в свои мысли, отдаваясь во власть своим демонам. Приоткрытый ротик, раскинутые в разные стороны руки и прикрытые глаза. Она готова была шагнуть в неизвестность. Тяжело дыша и не видя своего места в этом мире. Не ощущая его ни единой клеточкой тела. Шаг в неизвестность или пробуждение организма. Для нее это стало в равной степени неважным. Чему-то одному суждено случиться и лучше сейчас. Я не боюсь. Голос, что так глубоко сидел внутри нее, пробуждён. Я не боюсь. Шаг и еще один навстречу черному дождю. И первая капля уже попадает на ее ступню, в то время как мелкая дрожь пробегает по телу, холодной волной, заставляя всю ее вздрогнуть, но лишь больше податься вперед. Ее пугает отсутствие боли, смотря, как капля разъедает ее кожу. Ее пугают такие разительные перемены в ней самой. Один вдох полной грудью… Сбивчивое дыхание и дрожь в пухлых губах.  Выдох.
- Я не боюсь… Не боюсь!
I'm slowly drifting into slumber
Cause I have lost the force to fight
It's like a cold hand on my shoulder
I'll see you on the other side

- Твою мать, Грег, у нас же есть около пяти сотен свободных мест! - мой голос отдавался эхом по стенкам бункера и разносился, наверное, по всему коридору, мощеному толстыми металлическими пластинами. - Я сказал, НЕТ, боец, если тебя что-то не устраивает, можешь обжаловать мое решение в Высшем суде, - его жест в сторону двери ясно дал мне понять, что слушать меня больше никто не будет.
С грохотом ставлю кружку, которую до этого держал в руках, на стол, и выхожу из кабинета, с размаху хлопая дверью. Хочешь Высший суд? Окей, ты его получишь. Злость, со скоростью света, ворвалась в мое сознание и заполнила собой весь рассудок. Не обращая внимания на людей в коридоре, которые стали невольными свидетелями скандала, но усиленно делали вид, что ничего не слышали, я завернул за угол и направился прямиком на поверхность. Мне срочно нужно было подышать свежим воздухом. Насколько это вообще было возможно, с учетом грядущих событий. Перед тем, как выйти наружу, я задрал голову. Над выходом из бункера висело светящееся табло, на котором цифры неизбежно вели отсчет в обратном порядке. Семь дней, тринадцать часов и сорок две минуты. Это время до прихода радиационной волны. Осталась всего неделя до момента, когда смерть накроет эту планету и всех, кто не успел спрятаться. Или тех, кому негде прятаться. http://68.media.tumblr.com/e082a93552c5 … r1_250.gif
- Куда ты? Ты же знаешь, нам нельзя выходить днем! - из ниоткуда вылезла Мелисса и преградила мне дорогу. - Да, Мэл, я знаю, но скоро пойдет радиационный дождь, поэтому меня не обнаружат, - аккуратно отодвигаю ее в сторону, и отпираю люк, - Как думаешь, Вэл когда-нибудь, сможет придумать антирадиационные зонтики, чтобы ходить под дождем? - задаю тупой вопрос и поднимаюсь на поверхность, не дожидаясь ответа. Воздух наполняет мои легкие, и я снова чувствую себя живым. Как хорошо, что мне не придется торчать в бункере долго, после прихода смертоносной волны. Проверяю, взял ли я с собой свой кинжал и пистолет, и углубляюсь в лес, стараясь оставаться незамеченным.
Гнев потихоньку начинает отступать, а на смену ему приходят хаотичные рассуждения. Неужели все придется решать через Высший суд? Меня бросает в дрожь от одной мысли о нем, но, судя по всему, других вариантов нет. Я никогда не прощу себе, если позволю пяти сотням живых и здоровых людей погибнуть, когда мог их спасти. Никогда. От размышлений меня отвлекает негромкий звук, и заставляет моментально спрятаться в ближайших кустах. Какого хрена? Кто мог так далеко заехать вглубь леса от своих людей, с учетом надвигающихся событий? Я знал все существующие в ближайшие две сотни километров, лагеря, кланы, поселения. Я изучил каждый из них, в свое время. Нельзя выйти на поверхность, не имея в голове точную карту и возможные маршруты перемещения других людей. Иначе, велик шанс обнаружения. Только скрываясь от всех, мы смогли выжить и прожить так долго, бросая свои силы не на борьбу с другими людьми, а на развитие и науку.
Через несколько секунд, показывается источник шума, в виде девушки, верхом на коне. Сквозь ветки пытаюсь опознать, из какого она клана. Годами мы изучали обычаи, отличительные особенности кланов, их лидеров, их ценности. Чтобы, в случае обнаружения, быть готовыми. Один из наших, даже сумел притвориться человеком из клана небесных людей (кажется, так они себя называют), когда его поймали люди из Тришанакру; и выжить, а, когда предоставилась возможность, бежать.
Мой взгляд скользнул по одежде девушки и ее чертам лица. Где я тебя видел? Она казалась мне до боли знакомой, но я не мог достать необходимые фрагменты головоломки из глубин своей памяти. Одежда как у типичной землянки, но что-то в ней было такого, что никак не складывалось у меня с цельным образом какого-либо из кланов. Возможно, потерянный и пустой взгляд, который не типичен никому из знакомых мне кланов. Кроме, Скайкру.
Я изучал девушку из кустов, пока ее поведение не стало казаться странным. Резкие движения ее тела заставили меня обратить внимание на то, что начался радиационный дождь. Незнакомка пришпорила коня и направилась в сторону отвесных скал. Мудрое решение. Память услужливо подкинула в голове карту, на которой четко была обозначена пещера в направлении, куда только что умчался мой объект наблюдения. Встав с уже промокающей земли, я отряхнулся и, быстрым шагом, направился вслед за девушкой. Радиационный дождь был безвреден любому человеку из бункера. Еще много лет назад, в наш бункер попал один юноша, темнокровый, или "ночная кровь", как их называют земляне. Наши ученые быстро выявили, что эта кровь обладает рядом некоторых полезных свойств. Ее ввели некоторым из наших людей, потом их костный мозг - другим людям и так, до тех пор, пока все семь сотен человек не получили "ночную кровь". Единственные люди, которые ее не получили, это ночной патруль. Те, кто чаще других выходил на поверхность и могли попасться в руки землян. Последнее, что нам было нужно, чтобы их приняли за натблид. Свою порцию "защитной крови", они получили только когда пришла весть о грядущей волне радиации, когда стали появляться "черные" дожди. И я был в их числе.
Через полчаса, я был у предполагаемой пещеры, но внутри никого не было. Нахмурившись, я снова поискал в своей памяти возможные пути отступления от радиационного дождя. Было еще одно место, но до него было добираться куда дольше, чем до этой пещеры. И оно находилось совсем в другой стороне. Если она направилась туда, то достаточно сильно пострадала от ожогов. Мысли о том, почему я вообще тащусь за ней, я гнал куда подальше. Возможно, что я хотел спасти хоть кого-нибудь, пока была возможность.
Я не помню, сколько времени я шел до другой пещеры. Возможно час, может больше. Дождь уже превратился в конкретный ливень стеной, сквозь который было невозможно что-то разглядеть. http://68.media.tumblr.com/c3a1b05b5f9d … o1_250.gif
- Я не боюсь… Не боюсь! - послышалось откуда-то сбоку. Что? Щурясь, силюсь рассмотреть источник звука, и обнаруживаю свою беглянку. Расставив руки в стороны, она стояла на краю пещеры, почти полностью голая, с закрытыми глазами. Мне понадобилась секунда, чтобы понять, что сейчас произойдет.
Ну нет. Херушки.
Двумя быстрыми прыжками добираюсь до девушки, и одним крепким движением руки оттаскиваю ее от входа в пещеру, не давая сделать смертельный шаг наружу. И, пока она не успевает понять, что произошло, со всего размаху впечатываю ее в холодную каменную стенку, в надежде отрезвить, - Ты совсем с дуба рухнула? Не боится она, - она смотрит на меня ошалелыми глазами, и тут до меня доходит, что я стою, полностью промокший, и без единого ожога перед человеком, который даже не знает, что такое возможно. Блять.
Пока она не успела что-то сообразить, заламываю руки ей за спиной и заключаю в наручники, силой сажая ее возле стены. Охуенный из меня вышел спаситель. Но других вариантов не оставалось. Она смотрит на меня так, будто хочет испепелить. Быстрым взглядом окидываю пещеру, и собираю ее оружие, на всякий случай. Я не был уверен в ее бойцовских навыках, но что-то мне подсказывало, что глотку перерезать она может, не моргнув глазом. Мысль о том, что я до сих пор в промокшей насквозь одежде, с прожженными дождем дырками по всей длине, настигает меня не сразу. Приходится стягивать с себя куртку и футболку. К сожалению, придумать повседневную защитную одежду, наши ученые так и не смогли. А надевать защитный костюм мне всегда было лень. Придется тратить баллы на новую одежду.
Обмываюсь водой из колодца в центре пещеры, достаю тряпку из своего рюкзака и аккуратно смачиваю ее. Медленно подхожу к сидящей у стены девушке, и протягиваю руку, пытаясь коснуться ее запястья тканью. Воинственный крик из груди и резкий рывок в мою сторону, заставляет меня отпрянуть назад. - Я хватал тебя за руки, - произношу я с расстановкой, - Тебя нужно протереть в этих местах, если не хочешь получить ожог, - смотрю на нее, но не нахожу здравого рассудка в ее глазах. Только ненависть и.. боль?
- Я спас тебя, потому что любая человеческая жизнь имеет свою цену. Особенно, сейчас, - отвечаю, как будто предвещая ее вопрос, делая упор на последнем слове, - К тому же, не каждый день встретишь в лесу почти голую женщину, - отпускаю ироничную шутку и присаживаюсь напротив своей пленницы, ожидая от нее хоть какой-то реакции. - И я знаю, что ты меня понимаешь, Скайрипа из Скайкру, - пазл в голове наконец-то сложился.

////////////////////////////
https://media.giphy.com/media/3oKIPzvpD … /giphy.gif
AGYNESS DEYN
◄ JANE HOUSTON // 27 ►
Джейн Хьюстон // Джей
Я родилась 03 января 1989 года в месте под названием Нью-Йорк (США) и до 17 лет прожила там, пока не переехала в Риверсайд.
→ КИБЕРСПОРТ, ХАКЕРСТВО
→ ГОМО
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
SHOW ME SOMETHIN' NATURAL LIKE ASS WITH SOME STRETCH MARKS
Однажды, в далекой-далекой галактике... Если бы все было так прекрасно, но нет, Риверсайд не Татуин, а Джейн далеко не Лея и даже не Энакин. Это история про обычную девчонку, родившуюся в Бруклине на закате эпох классического рока и пробуждении эры новых технологий и дешевого фаст-фуда. Ничего особенного, обычная семья. Мать – домохозяйка, отец – программист, насколько это вообще можно было считать программированием по тем временам, сестра - красавица. Милашка-дочка с голубыми как вода у ледников Аляски глазами. Посмотрите на этих людей, они счастливы, они любят друг друга.
Несмотря на всю шкодливость, неусидчивость, желание постоянно куда-то бежать и полное отсутствие желания учить уроки в школе, Джей ни разу за свою жизнь не получила по заднице, не была поставлена в угол, или лишена поездки куда-то, за что маленький diablo до сих пор благодарен своим прекрасным родителям. В жизни ее восхищали только видеоигры и работа отца. Но если первым она просто увлекалась, то во второе решила погрузиться серьезней, решив, что она обязательно будет как папочка, только, желательно, без очков с огромными толстыми линзами. Большую часть времени она проводила либо с джойстиком перед экраном, либо бегая за старшей сестрой, которую безмерно любила и считала всецело идеальной, несмотря на то, что интересы их сходились мало.
Джейн с самого детства знала, чем хочет заниматься, однако, чтобы в это углубиться, нужно было, хотя бы, окончить школу, с чем были огромные проблемы. Учеба ей не давалась, потому что было скучно и не интересно. Потому что прогуливать нравилось больше, потому что компании выпускали все новые компьютерные игры, а девайсы для игр становились все круче. В 1997 году, она впервые использовала свои навыки в тогда еще совершенно несерьезном турнире по Quake, получила свои первые 100 долларов и поняла, что именно так должна выглядеть жизнь, в которой она будет чувствовать себя комфортно. Конечно, первое время, родители хватались за голову, наблюдая за тем, как школа уходит на задний план, а новое увлечение стремительно захватывает сознание юной Хьюстон. Да, это была настоящая проблема, особенно учитывая тот факт, что учиться Джейн в какой-то момент прекратила полностью. Тогда-то отец и стукнул кулаком по столу, утвердив, что игры играми, а без образования, сейчас внимание, уважать он ее не будет. Это было похоже на удар в самое сердце, ведь, несмотря на все самоуправство, отец был ключевой фигурой в жизни маленькой Джейн. Школу закончить пришлось, но уже на последнем году обучения, завоевывая все более престижные награды киберспорта, она понимала, что великим астронавтом стать уже точно не получится.
Как можно догадаться, в институт Джейн поступать даже не пыталась, однако, обложилась книгами с различными языками программирования, в которые увлеченно погрузилась. Одновременно с этим, отцу предложили новую работу в Риверсайде, куда они всей семьей и направились. Что же касается Джейн… В общем-то ей было наплевать, так как ее характер прекрасно вписывал подростка практически в любую обстановку. О таких людях говорят, как о неугомонных и невыносимых. В каждой бочке затычка, везде сует свой нос, на все есть свое мнение, являющееся единственным правильным. Легко находит общий язык с людьми, тем не менее стараясь не впрягаться в чужие проблемы и переживания, четко ограничивая свое от чужого. Обрасти друзьями и связами не составило никаких проблем, учитывая тот факт, что киберспорт набирал обороты в спортивной индустрии, а мелкие хакерские атаки на базы университетов всегда имели спрос у знакомых. Были, конечно, и те, кого не устраивала ее персона, но если вдруг кого и не устраивала, то этот кто-то мог идти на три веселые буквы, сопровождаемый лучезарной улыбкой.
Время шло, милый голубоглазый подросток превращался в такую же милую голубоглазую девушку, острую на язык и предпочитающую проводить время наедине с кодами, нежели с постоянными отношениями. Коды ведь проще, понятней, логичней. И приносят деньги. Не будем говорить о карьере в киберспорте, это само-собой разумеется, добавим о том, чего правоохранительным органам лучше никогда не знать. Взломы систем служб безопасности, банковских логов. Хотя, любимым детищем Джейн всегда был Октопус, милая программка, настроенная на общей базе банковских реквизитов, ежедневно незаметно вытягивающая со счетов граждан США по 0,8 цента. Вроде бы мелочь, но если рассматривать осьминога как программу, осуществляющую до миллиона операций в сутки, то все принимает весьма внушительный масштаб. Вопрос в том, куда бы это все незаметно слить, минуя органы налогообложения.
Любит:
- семью
- алкоголь
- сигареты
- компьютерные игры
- мотоциклы
- электросамокаты
- ночные гуляния
- случайные связи
- китайскую еду
Не любит:
- сладкое
- молоко
- полезную пищу
- пробки в городе
- холодную погоду
- скучные разговоры

////////////////////////////
http://s1.uploads.ru/SFlRq.gif http://se.uploads.ru/fAYdg.gif http://sa.uploads.ru/2cRFh.gif http://sh.uploads.ru/DBEtx.gif
Manny Montana
◄ MATEO "JOHNNY" NAVAS // 35 ►
Матео "Джонни" Навас // Джонни, братка
Я родился 15 мая 1982 в месте под названием Гвадалахара, Мексика и до 18 лет прожил там, пока не пересек границу, отправившись в Нью-Йорк, в поисках лучшей жизни.
→ АГЕНТ ФБР ПОД ПРИКРЫТИЕМ
→ ГЕТЕРО
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
SHOW ME SOMETHIN' NATURAL LIKE ASS WITH SOME STRETCH MARKS
Я был бы рад начать свой рассказ с радужных и пафосных фраз о своем беззаботном детстве, если бы это было на самом деле так. Врать не стану, а привирать тем более. Моя мать была малолеткой, когда мой папаша, на несколько лет старше ее, студент-красавец, заделал ей ребеночка. А она наивная и обделенная родительской заботой (сирота, воспитанница приюта), верила каждому его слову. В любовь они, видите ли, играли. Первое время они даже пытались вместе жить: он строил из себя главу семейства, а она - примерную жену. Расписываться не стали, посчитали, что это имеет лишь поверхностную значимость в их сложившейся семейной ячейке. Когда папаша понял, что он не сможет потянуть как денежно, так и физически семейство - свалил в закат, оставляя мать наедине со слезами и большим сроком беременности. Аборт уже нельзя было делать. В общем, спустя шесть месяцев моя матушка разродилась и, не задумываясь, подписала документы на отказ от своей кровиночки. Так я попал в приют для брошенных и ненужных детей - маленький, вечно орущий и требующий внимания к себе, карапуз.
Шли года, я рос, развивался, строил глазки воспитательницам и даже пытался "отхватить лакомый кусочек", ведь мне так не хватало матери рядом. Пускал слюни в подушку и смиренно ждал, когда же меня прижмут к пышной груди, да поцелуют в макушку. 
Я уже научился читать по слогам, собирать мозаику и рисовать цветы, а родителей все не было и не было. Собственно, в Мексике с этим категорический напряг - нищета повсюду, а богатеям чужие "обрезки" не нужны. Не сложилось у меня обрести полноценную семью, зато в приюте я обзавелся другом-братом. Наша дружба зародилась в еще далекие песочные года, когда мы мерились "пасочками", на красоту и качественность выполненной работы.
Начальная школа запомнилась мне тем, что я был самым, что ни есть настоящим распиздяем. Вместо того, чтобы учить правила грамматики, я дергал девчонок за косы и думал о еде. Пожрать я любил всегда, отчего был пухлым и амбициозным пареньком.
Меня ничуть не смущало, да и не задевало, что кто-то мог невзначай обозвать меня "толстяком" или как-то еще, потому что "смертник" сразу же получал кулаком по своей морде, а я довольный бежал задирать юбки девчонкам.
В старших классах занялся спортом, подтянулся-подкачался и стал "первым красавцем на деревне". Учился неплохо, ибо осознавал тот факт, что в будущем придется добиваться все самому, ни на кого не полагаясь, разве что, на брата, который с каждым новым днем подпитывал общую мечту рассказами, по достижению выпуска из приютской школы, отправиться в Штаты.
Был у меня и наставник, местный мойщик окон, ключник, эдакий местный вахтер. Именно он вбил в наши дурьи головы весомую мысль; когда у нас получится осесть в Штатах, необходимо будет получить гражданство законным путем, проявить себя с лучшей стороны, отправиться служить на благо Родины. Отдав долг Родине, по возвращению на гражданку, я решился продолжить обучение в военной академии США,
уже будучи гражданином Штатов.
Хорошие выпускные результаты и физическая подготовка помогли мне поступить в строгое заведение. Четыре года изучения общих гражданских дисциплин в чередовании со специальной подготовкой сделали из меня сурового вояку. Меня переставали радовать мирские утехи, а наслаждение и удовольствие приносили тренировки на стрельбищах. За несколько недель до выпуска из академии, я получил предложение пройти тесты, чтобы попасть в армейский спецназ. Что несомненно доставило мне. Скотту такое предложение поступило тоже.
После изнурительного курса тренировок и тестов, стал одним из шестерых, кто прошёл отбор. После выпуска из академии начались изнурительные подготовки длиною в несколько месяцев, благодаря которым стал одним из "зеленых беретов". После окончания попал в одно из подразделений спецназа, которое спустя несколько дней было отправлено в Афганистан. Работа была суровая, но увлекал с головой. Этой самой головы можно было лишиться каждый божий час, но видимо кто-то сверху следил за мной, и за все время службы я отделывался лишь легкими ранениями.
Проснуться среди ночи, нацепить бронежилет, "разгрузку", схватить оружие и мчаться к вертолёту? Само собой полагающееся и не составляющее труда. Неделю скакать по горам, в поисках зловредной важной шишки? Любимое развлечение. Драпать со всех ног, петлять как заяц, чтобы спуститься к своим и не получить пулю? Утренняя пробежка, не более.
Моя служба продолжалась, контракт подходил к концу и я раздумывал над его продлением, хотя тут и думать было нечего - вся моя жизнь была за чертой штатов. Однако, находясь в очередном, заслуженном отпуске мне поступило неплохое предложение от нашего командира.
Я согласился, да и поступил в Академию ФБР, где "прокачался" по нужной программе, а после выпуска получил хорошую работу - работу под прикрытием. А почему бы и нет? Строить из себя "плохого" парня в нужном месте и в нужное время, для того, чтобы достичь цели и прикрыть очередного падонка, который травит жизни людям, я хорошо умею.
Так я оказался в "Грейсленде" одним из первых.
Главный жизненный принцип Наваса - если хочешь, чтобы все было сделано, как следует - сделай все сам. Из этого следует, что полагаться мужчина привык исключительно на себя самого и свои возможности. Он ведет себя так, как считает нужным, привык не перед кем не отчитываться. Чужое мнение для него не особо важно, но все, же есть люди, которых он слушает и внимает.
Авторитетов для него также не существует. Порой бывает излишне самоуверен, но свои ошибки вслух не признает. Если нашел у себя ошибки, то старается побыстрее их исправить, дабы другие этого не заметили.
Друзей Матео ценит, ведь их и так немного, но за них готов и в огонь, и в воду.
Как и смелость, ему присуще упрямство. Он упрямый и если что-то взбредёт в голову Наваса, очень сложно будет потом его переубедить… Себе дороже, некоторые даже и пытаться не станут. Об отсутствие чувства самосохранения говорить думаю, не имеет смысла, это и так все знают. Кстати неискоренимый недостаток, а может плюс? По природе он гордый и, быть может, где-то самолюбивый человек, у него очень развито чувство собственного достоинства. Ему характерна властность и тщеславие. Но, в то же время, он представляется нам благородным, честным, великодушным, храбрым, щедрым и имеющим глубокие моральные убеждения. Он отважен и непредсказуем, верен себе, любит опасности и риск.
Он очень страстный, темпераментный и эмоциональный человек, он может быть раздражительным и быстро выходить из себя. Однако из-за того, что Матео привык ценить друзей, он способен быстро простить и легко пойти на компромисс в отношениях с ними.

////////////////////////////
http://s5.uploads.ru/9YOER.gif
TRAVIS FIMMEL
◄ COOPER FORSBERG // 42 ►
Купер Форсберг // Куп
Я родился 22 августа 1975 в месте под названием Риверсайд (USA) и до 30 лет прожил там, пока не переехал в Лас Вегас, где прожил около года, затем вернулся обратно домой.
→ПОЧЕТНЫЙ ЧЛЕН ПРАВЛЕНИЯ МЕСТНОГО БАНКА
→ГЕТЕРОСЕКСУАЛ
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
SHOW ME SOMETHIN' NATURAL LIKE ASS WITH SOME STRETCH MARKS

Если уж так сложилось, что начинать нужно с самого начала, придется вывернуть карманы наизнанку и поведать всю историю Купера Форсберга.
Родился и вырос в Риверсайде, где за всю свою жизнь ему не удалось завести ни одного близкого друга. В юные, совсем юные, годы его недолюбливали. Ну, а разве может кому-то понравиться длинноволосый, костлявый мальчишка, со странной походкой и узорами прыщей на щеках? Переходной возраст у Купа начался рано. Остальные дети видели его чем-то вроде пришельца. Его ломающийся голос смешил писклявых мальчуганов и отпугивал девчонок. И даже не буду рассказывать, каким некрасивым был этот паренек в четырнадцать лет. Женская часть старшей школы обходила его десятой дорогой, а мужское население постоянно подсмеивалось над его видом. Если бы не Карт, то парнишка покончил бы с жизнью уже через год мучений. Но старший брат не дал ему упасть так низко. Каждый божий день он напоминал Куперу, что его подзатыльники намного больнее тех, что он получал в школе от своих одноклассников. Все изменилось, когда однажды в ответ на издевательства брата, Купер пырнул его столовым ножом под ребро. Тогда он впервые заработал его уважение.
Карт стал воспринимать его серьезно, а вслед за ним и вся его компания. Ближе к семнадцати годам Купер нашел свое место в городской банде подростков, которую возглавлял один известный на районе хулиган. Родители Купа были слишком заняты первым проблемным ребенком, чтобы вытаскивать из дерьма второго. Поэтому перед пацаном раскрывалась широкая гамма неприятностей, с которыми приходилось разделываться самому. Пришлось возмужать, стать больше в габаритах и еще более суровым в понятиях, о которых он наслышался от Картера.
Вскоре местная шайка стала тесной для широкоплечего Форсберга младшего. Ее мелкие преступления успели наскучить. Именно в этот момент на сцене вновь появился старший брат, с очень интересным предложением. Почему бы им не грабануть банк? Не местный. Лучше тот, что подальше от дома. И конечно же, ночью.
Если бы Купер был хоть чуточку умнее, то он бы сразу понял, что это была далеко не лучшая идея его брата. Карт, будучи умом операции "деньги в мешок", должен был позаботиться о сигнализации, секретном коде и их алиби на ту ночь. Но, увы, он выполнил лишь часть задания. Обеих загребли еще на входе.
Тот кто сидел, никогда не забудет свой первый раз. Тот ломающий момент, когда ты - самое мелкое чмо среди остальных заключенных. Ни Карт, ни Купер не были к этому готовы. Зато оба вышли из обезьянника как орешки - с крепко сжатой задницей.
Если бы мать еще была жива, когда братья вышли на свободу, то она бы их не узнала. Куп с распухшей от побоев мордой и Карт без двух передних зубов. Красавци - зато с навыками. Кроме уроков выживания, в тюряге их научили держать каменное лицо, махлевать не только в игре в карты и бить поддых при любых непонятных обстоятельствах. От былого Купера осталась только шерсть на груди. 
Годы шли, а Форсберги продолжали грабить, уничтожать и запугивать вместе. Они даже открыли свою контору, с многообещающей надписью на двери -"Решаем ваши проблемы". Зная Картера, семейная идиллия не могла длиться вечно. Он замахнулся выше, оставив младшего позади. Интересы больше не совпадали, ибо дети Карта к тому времени подросли и пошли по его же стопам. Его приоритетом было уже иное. Он даже заговорил о внуках. А Куперу больше не было смысла держать открытой контору. Воспользовавшись моментом, он отошел от дел и занялся фермерством. Ведь негодяи тоже устают от жизни под прицелом.
Купер никогда не гнался за властью, она сама перешла ему в руки, когда помер его единственный брат. Сразу после похорон его оповестили о последней воле Карта Форсберга - стул в Правлении банка ЛайфКредит должен был стать его, вместе с пожизненной членской карточкой ЛайфКредита, которая  автоматично оставлялa позади сыновей Карта, забрасывая Купера на самую верхушку криминальной пирамиды Риверсайда. Кого бы не обрадовала такая внезапная благодать? К сожалению, Куп совершенно не ожидал резкого поворота судьбы. Он ведь успел обустроиться за горoдом, на ранчо, вместе со своей невестой. Впервые за долгие годы у него завязались относительно нормальные отношения с женщиной. Но с прошлым не договоришься, а мертвеца не подымишь из могилы. Пришлось вернуться к старому, и заодно навести шмон и кипиш среди остальных стервятников, которые сею же секунду слетелись над мертвечиной.
Иногда Купер вспоминал былое с меланхолией, особенно свои приключения в Лас Вегасе, где он просрал большую часть своих пожитков.  Тот период запечатлелся в его памяти отрывками. Слишком много алкоголя и наркотиков. Шрам - оставленный то ли раскаленной саблей, то ли мечем у него на груди, - казалось бы, должен был хоть как-то помочь ему с амнезией, но, увы, он до сих пор не мог вспомнить о его происхождении. Но зато причину, из-за которой в тридцатник ему захотелось бросить все и переехать в Вегас, он помнил в деталях. Ведь когда-то давно он был на ней женат.
А если отмотать еще на несколько лет назад, еще до развода с ее Величеством Верховной Жрицей организации Врата Эдема, то можно было бы разглядеть самые корни Купера, когда именно в них пустили яд, озлобленность, мстительность и остальные, не лучшие черты его характера. Вор - по призванию, убийца - по нужде. Несмотря на то, что он был младшим из братьев, во всех криминальных выходках отдувался всегда именно он. Сидел дважды и два раза выходил под залог, с обещанием больше так не делать. Правосудие никогда не было на его стороне. Быть может, Купер был неудачником - только и всего. Но никто не поставил ему этот диагноз вовремя. К сорока годам он наконец-то нашел в себе силы принять тот факт, что, скорее всего, жизнь в стиле Форсбергов - не для него, ибо слишком много потерь на пути к вершине.
И как по сучьему велению, судьба наградила его новой должностью, а вместе с нею и новыми обязательствами перед семьей.

////////////////////////////
http://funkyimg.com/i/2tRHG.gif http://funkyimg.com/i/2tRHH.gif
NICOLA PELTZ
◄ SASHA FORSBERG // 19 ►
саша форсберг // малая
Я родилась 19 января 1998 года в месте под названием Риверсайд (USA).
→ СТУДЕНТКА
→ ГЕТЕРО
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
SHOW ME SOMETHIN' NATURAL LIKE ASS WITH SOME STRETCH MARKS
У Саши всегда все идеально. Укладка, макияж, одежда. Не прикладывая особых усилий, она всегда становилась примером для подражания сверстников, пусть и не всегда положительным. Девочка из обеспеченной семьи, с белозубой улыбкой и крупной для подростка суммой в кошельке. Избалованная и капризная, отвергающая авторитеты и правила. Если Саша хочет - она получит.
#1 Таких как я называют "золотыми детьми", которым первым покупают гаджеты, прощают капризы и оправдывают ужасное поведение. Мы с братом стали самыми младшими детьми в огромном семействе Форсбергов и получили [лично я считаю заслуженно] больше всего любви и внимания. Поздние дети, которые стали настоящим подарком судьбы. Жаль, что только характер и у меня и у брата совсем не подарок.
Сколько помню, меня всегда сравнивали с Тристаном. Тристан то, Тристан это. Мы оба были далеки от идеала, но в голове у родителей определенно был список с личным зачетом косяков каждого из детей. Я всегда была первая. Первая с конца. Маленькая белокурая малышка с большими и честными глазами, могла спокойно перебить всю посуду дома или испортить любимую картину матери. По большей части мне все прощалось, потому что я всегда умела сделать вид, что дико сожалею и с мастерством актера пустить слезу. Я прекрасно знала, как задеть чувственные струны престарелой матери и совершенно не стеснялась приукрашивать. Таким образом, не редко родители приходили в школу защищать мои интересы, когда на самом деле жертвами были другие дети. Если честно, я была не ребенком, а исчадием ада. Сейчас я скорее демо-версия ужаса из прошлого.
Еще в младшей школе, у меня не задались отношения с учителями. Им не нравилось, что я общаюсь с мальчишками и почти все были уверены в том, что именно с моей подачи они устраивают диверсии. Отчасти это была правда, но вместо решения проблемы, директор просто вызывал родителей, которые уже привыкли выслушивать разные невероятные истории о их детях.
Саша ненавидит, когда её сравнивают с кем-либо. Она должна быть единственной, настолько отличной от других, насколько это возможно. В подростковые годы она быстро заняла лидирующие позиции среди одноклассников и не понижала планку до самого выпуска. Девушка не задумываясь нарушала школьные правила, не редко оскорбляла других учеников. С возрастом научилась заметать следы и выглядеть в глазах дирекции девушкой с правильными понятиями и только благими намерениями.
#2 Да, я никогда не была святой. В отличии от других, я легко это признаю и не стесняюсь своей натуры. Я всегда говорю то, что думаю и не редко делаю то, что заблагорассудится. Мне откровенно не интересно мнение других, за исключением семьи. Пожалуй, старшие братья и сестра - это единственные люди, чье хорошее отношение мне по-настоящему дорого [и то не всегда].
Мой мир начал сужаться, когда умер отец. Я не могла поверить, что будучи 15-летним подростком, имею двух престарелых родителей. Почему у других было иначе? Не смотря на напряженные отношения с родителями за последний год, я на самом деле была разбита, когда потеряла того, кто, казалось бы, должен жить вечно. Наверное, где-то во мне тогда умерла маленькая папина принцесса, а может, я просто поняла, что как раньше уже не будет.
В какой-то момент Саша просто встала на путь саморазрушения. Может быть это был своеобразный крик о помощи, но его никто не услышал. Вспышки агрессии, злоупотребление алкоголем, постоянная смена парней. Все это она как будто нарочно делала на глазах у семьи и ждала от них хоть какой-то реакции. Надзора родителей больше не было, а остальные родственники были слишком заняты тем, что пытались удержать семью и бизнес на плаву. Все, чего добилась девушка своим поведением - личный психотерапевт, на сеансах с которым она предпочитала молчать.
#3 Я как старые скульптуры. Издалека красивые, величественные, практически божественные. Но если приглядеться, можно рассмотреть сотни маленьких трещинок, которые когда-нибудь уничтожат произведение искусства. В моей голове абсолютный бардак. Я не понимаю кем хочу быть и вообще, была ли я собой когда-нибудь. Меня пугают близкие отношения с кем либо, и я паразитирую на других людях. Я тот человек, что научит вас всему плохому, а потом бросит. Я та, что никогда не поступится своими интересами ради другого. Я ли это?
Окончательно меня выбивает из колеи возвращение Роя, который долгие годы отсутствовал в моей жизни и жизни Тристана. Какого хрена, ребята? Вот так просто появиться и установить свои правила! Не делай то, не делай это. Прекрати хамить. Всю свою жизнь я жила, как мне того хотелось, а теперь должна стать милашкой, как эти шизанутые девки из воскресных школ. Ну уж нет. За эти четыре года, я раз десять сбегала из дома, раз 20 попадала в кабинет директора и, если быть точной, 5 раз попадала в полицейский участок. Мои взаимоотношения с семей крайне накаленные и тихой гаванью во всем этом бедламе остается Тристан. Он - единственный член семьи, который знает обо мне почти все и не пытается изменить, я же ему отвечаю той же монетой.
Саша, не смотря на свою безответственность, крайне амбициозная и целеустремленная личность. Не смотря на показное безразличие, она очень хочет быть причастной к семейному делу и стать кем-то, кто будет заслуживать уважение. Конечно, за счет её порой безумных поступков, братья не принимают её всерьез и едва ли вообще планируют когда-нибудь вовлекать в бизнес. Не смотря на не радужные перспективы, девушка поступает в университет на "полезную" для семьи специальность. С каждым годом, чувство недооцененности растет.
Моя семья думает, что на меня нельзя положиться. Практически все окружающие думают, что я не блещу умом. Конечно, мне плевать на мнение всякого сброда, но все же я хочу показать себя. Еще в школе, не смотря на неудовлетворительное поведение, я с отличием сдавала тесты и мне занижали баллы, только из-за личного отношения преподавателей. Я никогда не нуждалась в помощи репетиторов или дополнительных занятиях с учителями. Поступить в местный университет было просто. Благодаря связям семьи, приемная комиссия закрыла глаза на мои проступки в школе и обратила внимание на практически идеальную успеваемость. Что бы не случилось, как бы сложно не было, я стану хорошим адвокатом.